К. Сэнсом - Горбун лорда Кромвеля

— Но если позволить всем и каждому читать Библию и объяснять ее на свой лад, не приумножатся ли ложные толкования многократно? Не ввергнемся ли мы в пучину Хаоса, подобно нечестивому Вавилону?

— Господь наставит нас на истинный путь.

Брат Гай встал и повернулся ко мне. Взгляд его темных глаз был исполнен грусти или, может быть, отчаяния. Я не мог понять, что происходит у него на душе, ибо брат Гай был не из тех людей, кого можно читать как открытую книгу.

— Значит, вы хотите изменить все установления церкви?

— Да, именно этого мы добиваемся, — кивнул я. — Скажите, брат, вы действительно верите, подобно старому брату Полу, что мир катится к своему концу и день Страшного Суда уже недалек?

— Это убеждение является основополагающим для христианской церкви.

— Но разве это возможно? — вопросил я, подавшись вперед. — Неужели мир, созданный по воле Господа, будет уничтожен?

— В этом мире католическая церковь нередко оставалась единственным источником света, — заявил брат Гай, в волнении сцепив свои длинные пальцы. — Ее доктрины и обряды превращают разобщенных людей в человечество, которое следует по пути, указанному Христом. Церковь поможет каждому из нас ощутить свое единство со всеми христианами — живыми и мертвыми. Церковные догматы побуждают человека творить добрые дела, ибо Христос знал — все мы нуждаемся в побуждении. Но согласно вашим убеждениям каждый человек должен искать спасения в одиночку в одиночку молиться и толковать Библию. Значит, человечеству придется забыть о единении и милосердии.

— Я вспомнил свое безрадостное детство, жирного пьяного монаха, заявившего, что я недостоин принять духовный сан.

— В юные мои годы церковь не проявила ко мне милосердия, — с горечью бросил я. — И тогда я стал искать Бога в собственном сердце.

— И нашли?

— Да. Однажды Он снизошел ко мне.

Печальная улыбка тронула губы монаха.

— Подумайте только, до недавней поры человек, скажем, из Гранады или же из любого другого отдаленного уголка Европы мог приехать в Англию, зайти в церковь и немедленно ощутить себя дома, услышать знакомые с детства слова латинской мессы. А после того как исчезнет эта великая связь, объединяющая страны, кто обуздает притязания земных властителей, кто положит конец вражде между государствами? А что станется с людьми, подобными мне, заброшенными волею судеб в чужую страну? Иногда, когда я прихожу в Скарнси, дети бегут за мной с криками и бросают в меня всякий хлам. Возможно, когда духовный сан не будет более защищать меня, в мою голову полетят камни.

— Вы весьма низкого мнения об Англии и ее жителях, — заметил я.

— Я просто пытаюсь трезво оценить состояние со временных умов и душ. И я вижу, к чему все идет. Вы, реформаторы, выступаете против чистилища, заупокойных служб, святых мощей — то есть всего того, без чего нет и не может быть монастырей. И недалек тот день, когда все монастыри исчезнут. Я отдаю себе в этом отчет.

— Но вам хотелось бы предотвратить подобное развитие событий? — спросил я, устремив на брата Гая пристальный взгляд.

— Это не в моих силах. Решение принято, и мне не изменить его. Но я боюсь, с исчезновением церкви, связующей нас воедино, на этой земле пошатнется и вера в Господа. И, увы, неизбежно настанет пора, когда люди будут поклоняться лишь золотому тельцу. И еще, конечно, государственной власти.

— А разве преданность своему государству и королю — не долг всякого истинного христианина?

Брат Гай снял с огня настой, прошептал короткую молитву и вылил темную жидкость в стеклянную бутылочку. Затем он вновь повернулся ко мне.

— К сожалению, преданность своему государству и своей нации нередко оборачивается ненавистью ко всем прочим государствам и нациям, — с горечью произнес он.

— Вы глубоко ошибаетесь, полагая, что мы, реформаторы, стремимся к разобщению наций. Наша цель — благоденствие всех христиан.

Я верю в искренность ваших намерений, но боюсь, цели, о которой вы говорите, не суждено осуществиться. Таково мое мнение как истинного христианина, неравнодушного к вопросам веры.

Он вручил мне бутылочку вместе с мерной ложкой и добавил:

— Прошу, примите это.

Я попробовал настой и невольно сморщился, ибо вкус его оказался столь же отвратительным, как и запах. Гудение колоколов, сопровождавшее весь наш разговор, становилось все громче. Церковные часы пробили восемь.

— Пора идти, — сказал брат Гай. — Скоро начнется погребальная церемония.