И, позабыв все приличия, Великий Элуа Маспи заплакал на плече своего друга Фонтана-Богача. Все остальные молча вышли. Доминик по-братски похлопал своего старого товарища.
— Ну, ну, Элуа! Успокойся… К чему так трепать себе нервы?
— Да ни к чему, я знаю, и все-таки ну кто мог подумать, что этот Бруно, которым я так гордился, в один прекрасный день станет позором семьи?
Этим вечером двадцать второго мая 1963 года исполнилось ровно три года с тех пор, как Бруно Маспи покинул семью, не подавая о себе никаких вестей. До его родственников доходили лишь кое-какие россказни, которые они при каждом удобном случае выуживали у собеседников, но никогда (никогда!) не подавая вида, что это их интересует, дабы не уронить своего достоинства. Им стало известно, что он активно продвигается по службе в полиции, а это только усугубляло позор семьи Маспи, ибо если судить по тому, как Бруно начал свою карьеру, он сможет в конце концов стать начальником всех полицейских Франции! Только представив себе такую возможность, Элуа Маспи чувствовал, что обливается холодным потом. И чтобы не потерять уважения к себе самому, он решил, что покончит счеты с жизнью и ценой самопожертвования сотрет позорное пятно с имени Маспи. Эти черные мысли, которые бурное воображение южанина тут же превращало в неотвратимую реальность, бередили его душу, и он заливался горючими слезами, при виде которых Селестина убивалась не меньше его.
Разумеется, в течение этих трех лет никто не посмел бы в доме Маспи даже произнести имя отвергнутого сына, боясь навлечь на себя гнев главы семейства. Но стремление забыть само по себе не может смягчить боль, разрывающую ваше сердце. И даже те, кто не считался близкими друзьями Элуа, не смогли не отметить, что уход Бруно из семьи имел роковые последствия. Конечно, было бы ошибочно утверждать, что дела семейства Маспи пришли в упадок со времени предательства его старшего сына, и все-таки это было уже не то… Да, к Элуа продолжали приходить за консультациями, его еще считали бесспорным знатоком своего дела, но те, кто к нему приходил, отмечали, что прежнего задора и пыла в нем уже нет. Элуа почти совсем не выходил из дома. Его старый друг, врач, советовал ему почаще гулять на свежем воздухе, если он не хочет в конце концов стать похожим на губана [3] Маленькая морская рыбка.
, на что Маспи Великий угрюмо ответил:
— Я не хочу, Феликс, чтобы на меня показывали пальцем!
— С какой стати на тебя будут показывать пальцем, несчастный?
— Потому что люди скажут: смотрите-ка, вот он, тот, что учил нас! Но этот Великий Маспи оказался даже не способным разглядеть того червя, который разъел изнутри его сына! А позже, Феликс, когда мы все умрем, зеленым юнцам будут рассказывать: в стародавние времена жил человек, который всей своей жизнью заслужил уважение… на его счету — великолепные дела, которые он совершал за долгие годы, он побывал во всех тюрьмах департамента и даже в итальянской тюрьме… Это был человек, который «топил» очень даже солидных людей своего уровня, и вот, детки, знаете ли вы, кем стал сынок этого Маспи Великого? Полицейским! А Маспи — он потихоньку свихнулся, потому что подобного стыда в семье порядочных людей никто не вынесет!
— Хочешь, я скажу тебе, что я думаю по этому поводу, Элуа? Ты сам себя настраиваешь.
— Я сам себя настраиваю?
— Да, ты сам себя настраиваешь!
— А твоя сестренка, она, часом, сама себя ни на что не настраивает?
Доктор отступил на шаг назад, чтобы лучше разглядеть своего друга.
— Моя сестра? А ты что, не знаешь, что у меня никогда не было сестры, но даже если бы она у меня была, мне было бы наплевать, на что она себя настраивает!
— Да пошел ты вон, Феликс! Ты же глупее дюжины таможенников!
— Угомонись, Элуа!
— Чего?
— Угомонись, я тебе сказал! Я не привык, чтобы такие ничтожества, как ты, разговаривали со мной в подобном тоне!
— Сам ты ничтожество!
— Ничтожество, неужели?! Я бы еще добавил, что мозговое вещество всего лишь одного таможенника гораздо больше по объему черепной коробки какого-то Маспи, пусть даже его и зовут Великим!
— Феликс, послушай меня!
— Я тебя слушаю, Элуа!
— Всю свою жизнь я старался не причинять вреда ближнему своему, но в этот раз, я чувствую, у меня лопнет терпение… Заткнись, Феликс! Иначе я сейчас залью все здесь твоей кровью!
— А я, распевая псалмы, буду смотреть, как ты меня убиваешь, да?
— Да ты и пикнуть не успеешь перед смертью!
Читать дальше