Иоанна Хмелевская - Жизнь как жизнь

— С Наполеоном было покончено пятнадцать лет назад, — невольно сказала застигнутая врасплох Шпулька, которую слишком резко оторвали от предыдущей темы.

— Действительно, — подтвердила Газель, критически глядя на Шпульку. — Но я тебя спрашиваю, что происходило, а не о том, что перестало происходить.

— Ноябрьское восстание…

— А в каком месяце, деточка, вспыхнуло Ноябрьское восстание?

— В ноябре… — неуверенно прошептала Шпулька, помолчав с минуту. За эту минуту она пыталась предугадать, какая страшная ловушка может быть скрыта в таком внешне невинном вопросе.

— Правильно. А когда начинается год?

— Первого января…

— Вот именно. И между январем и ноябрем обычно проходит довольно много времени. Стало быть?

Первые секунды Тереска внимательно слушала ответ Шпульки, чтобы в случае чего подсказать, и боясь, что спросят ее саму. Потом, однако, темнозеленый императорский автомобиль без остатка занял ее мысли, потому что она стала раздумывать, как бы снова с этой машиной повстречаться, только уже с фотоаппаратом в руке. Суть в том, что фотоаппарата у нее не было. А у Кшиштофа Цегны должен ведь быть служебный…

— Кемпиньская, — сказала Газель непоколебимо уверенным тоном. — Про это нам расскажешь ты.

«Господи Иисусе, про что?..» — в панике подумала Тереска.

Она принялась очень медленно вставать. Гаснущим взором посмотрела на стоящую рядом Шпульку.

— Эти два делегата в Думу, — шепнула Шпулька, не разжимая губ.

Мысль Терески лихорадочно заработала. Невозможно было ничего больше услышать, в классе царила мертвая тишина. Она сделала вывод, что, видимо, речь идет о том, чего никто не знает, и Газель уже выразила свое неудовольствие по этому поводу. А Тереска должна это знать, проклятая пятерка по истории обязывает ее отвечать абсолютно на все вопросы так, словно у нее в голове электронный мозг. Ноябрьское восстание было в предыдущем классе, но для Газели, для этого чудища, такие мелочи, разумеется, не имеют ни малейшего значения. Кажется, они говорили о Ноябрьском восстании, теперь что-то с этими делегатами, а сейчас, видимо, обсуждают непосредственные причины…

— Одной из непосредственных причин Ноябрьского восстания было то, что двое польских делегатов не были допущены в Думу, — сказала Тереска наугад.

Газель кивнула головой и явно ждала продолжения. Не имея понятия, о чем идет речь, Тереска замолчала и смотрела на преподавательницу как кролик на удава, не в состоянии отвести глаз.

— Фамилии, — снова прошептала Шпулька трагически.

Вот беда! Отвергнутые делегаты, несомненно, носили какие-то фамилии, только Тереска понятия не имела какие. У нее мелькало в голове, что они состояли в каком-то родстве, и она хотела было сказать, что это были отец и сын с фамилией вроде бы на «П», но, к счастью, вовремя спохватилась. Ошибочный ответ для Газели был куда большим преступлением, чем просто молчание, и в данном случае ошибка могла слишком дорого стоить. Кому-нибудь другому Газель и простила бы, Тереске — никогда!

Еще несколько секунд в классе стояла жуткая, замогильная тишина. Тереска собрала всю свою храбрость.

— Я не помню их фамилий, — сказала она решительно, пытаясь изобразить голосом глубокое смущение.

Газель, которая, казалось, навеки обратилась в камень, наконец заговорила.

— Это были братья Немоевские, — сказала она глухим мрачным голосом, полным глубокого осуждения, которое давило не хуже гидравлического пресса. После чего добавила: — Твоя оценка по истории с сегодняшнего дня стоит под вопросом…

«Этого мне еще не хватало!» — подумала Тереска, садясь на место. Она хорошо знала, что означают эти слова. В ближайшие недели ее проэкзаменуют по всему материалу, который они проходили, начиная с самых младших классов по сегодняшний день. И она должна знать все. Помнить все мельчайшие подробности, которые наверняка никогда больше не пригодятся ей в жизни. Если же, не дай Бог, Газель сядет на сынов Болеслава Кривоустого, она Тереску в гроб загонит. Отравит ей жизнь до самых выпускных экзаменов, и Тереска вообще их не сдаст. Неизвестно почему именно этот период в истории Отчизны никак не давался ей на память, и сыновья короля Болеслава, их вотчины и деяния постоянно путались у Терески в голове. По таинственным причинам Газель выбрала именно Тереску в качестве отличницы по истории и год за годом выжимала из нее на проверках все знания.

— Ты меня подвела, — сказала учительница с такой горечью, с такой печалью, что Тереске сделалось не по себе. Она вдруг почувствовала себя так, словно совершила какое-то страшное свинство.