Иоанна Хмелевская - Жизнь как жизнь

Тихим августовским воскресным днем Тереска Кемпиньская сидела за письменным столом в своей комнате и смотрела в окно взором, исполненным мрачного отчаяния. За окном, на сонной жаре, неподвижно застыли залитые солнцем липы, подсолнухи свешивали свои тяжелые зрелые корзинки, мир, казалось, был напоен летом, спокоен, доволен жизнью, и мрачное отчаяние в Терескиных глазах разительно контрастировало с ленивой солнечной погодой.

Убранство комнаты тоже с ней не гармонировало. На письменном столе, на стульях, на полу царила внушительная помойка, по большей части состоявшая из продукции писчебумажной промышленности. Пустые ящики с одной стороны стола были выдвинуты, с другой — и вовсе вытащены. На тахте у стены бесформенной кучей громоздились снятые с полки книжки и рассыпанные фотографии, с этажерки свисала впечатляющих размеров тряпка для пыли, а посреди комнаты стоял огромный таз с водой, в котором на волнах меланхолически покачивались две губки. Все вместе наводило на мысль, что некто занялся творением мира из хаоса, но на полпути передумал.

Создательница сего натюрморта сидела у стола, подперев руками подбородок, и смотрела в окно. Чувства, которые переполняли ее душу и сердце, не имели ничего общего с начатой еще утром генеральной уборкой. Они явно уборке противоречили. Просто боролись с ней. Генеральную уборку затеяли специально для того, чтобы заглушить чувства и занять мысли, но она не выполнила своей миссии. Потерпела позорное фиаско.

Тереска капитулировала и бросила неблагодарное занятие. Она сидела за столом, который совсем потонул в мусоре, и полным муки взором смотрела в окно. Она ждала. Она ждала так уже третью неделю — стойко, непрерывно, с нетерпением, в надежде и сомнениях, в напряжении и отчаянии.

Тереске Кемпиньской было шестнадцать лет, и она была безнадежно, смертельно и отчаянно влюблена…

Великая любовь поразила ее как гром среди ясного неба в самом начале каникул. Это было первое в ее жизни действительно серьезное чувство, по сравнению с которым померкли все предыдущие. Вроде бы чувство казалось взаимным, только, по ее мнению, выражалось это как-то уж очень слабо. Некоторые симптомы говорили за взаимность, другие — совсем наоборот, все вместе было клубком противоречий и приводило к полному нервному расстройству. Уже три недели она ждала визита, обещанного объектом ее нежных чувств в момент расставания, надеясь, что непосредственный контакт что-нибудь наконец прояснит. Она на две недели сократила свое пребывание в горах, отвоевав себе в кровопролитной семейной войне право вернуться домой и заслужив репутацию особы весьма капризной и плохо воспитанной. С пылающими щеками взволнованная пани Марта Кемпиньская защищала дочь, сама тщетно пытаясь найти какую-нибудь разумную причину нелюбви своей дочери к горному воздуху, но добилась этим только того, что вся семья поставила под вопрос качество ее педагогической деятельности. Некоторые даже пообижались друг на друга.

До Терески дополнительные аспекты вопроса вообще не доходили. Великая любовь была ее великой тайной, она ни в коем случае не призналась бы в ней никому на свете. Она возвращалась домой, охваченная паническим страхом, что ненаглядный уже мог прийти в гости и никого не застать. Мог разочароваться! Не говоря уже о том, сколько бы она в этом случае потеряла…

И теперь, спустя почти три недели с момента возвращения, она все ждала. Считала звонки в дверь и по телефону. Она не срывалась с места, не мчалась открывать, не поднимала трубку, а просто застывала в напряжении, прислушиваясь, не дыша, унимая сердцебиение. И каждый раз за три недели она жестоко разочаровывалась. Нет, это слабо сказано! Каждый раз она с полной и абсолютной уверенностью чувствовала, что это конец, что больше она не вынесет этого ожидания, не выдержит еще одного звонка в дверь. И продолжала ждать.

Тереска Кемпиньская втрескалась по уши…

Генеральную уборку в столе и в комнате она начинала уже четвертый раз. Неумолимо приближалось начало школьного года, и уцелевший чудом кусочек здравого смысла наказывал как-то к нему подготовиться. Тереска при этом надеялась, что тяжелая работа ее займет, поглотит и позволит хотя бы на миг оторваться от мучительного, немилосердного ожидания.

Надежда оказалась напрасной. Каждый раз получалось одно и то же. Тереска приносила таз с водой, тряпки и губки, опустошала ящики и полки с похвальным намерением разобрать их содержимое, выбросить все ненужное и красиво разложить оставшееся.