Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Чудесное утро, такое голубое, такое золотистое угадывается сквозь бурю из сажи, извергаемую трубой. С разных сторон доносятся звуки музыки. Шум воды.

Я звоню в дверь. Ибо есть звонок. Но мне отвечает лишь спохмельная тишина! Звоню ещё раз. Nothing ! Помня о том, что мы подплываем к берегам Испании, я стучу. По-прежнему облом и голяк. Может быть, партнёры Шаровидного уже в столовой? Или на утренней молитве, кто знает? Аргентинец — значит, католик.

Я собираюсь навострить лыжи или повернуть оглобли, если вам угодно, но замечаю нечто необычное, хотя оно полностью отвечает принципу сообщающихся сосудов: беззвучная струйка воды под лакированной дверью каюты.

А ведь поначалу я не обратил внимания. Вода на корабле вызывает не больше удивления, чем в голове академика. Если точнее, я её принял за лужицу. То, что она вытекает из каюты «Таити», указывает на то, что её жильцы уехали в свой загородный домик, забыв закрыть кран в ванной. Машинально я поворачиваю изящную медную ручку в форме руки, большой палец которой разместился между указательным и безымянным с гордой надписью, выгравированной полукругом: «Вот тебе, получи, он бельгийский». Дверь послушно открывается, и поток воды, гонимый бортовой качкой, заливает мне ноги.

В глубине каюты течёт водопадом. Хоть я и не служил в элитном корпусе пожарных войск, я бросаюсь в ванную комнату (которая как никогда оправдывает своё название).

И кого же я там нахожу? Не ломайте голову, мне платят за то, чтобы я вам сказал. Прекрасную партнёршу Берю, мои лапочки. Совершенно голую, до такой степени, что она убрала свою мушку со лба.

Поза у неё не очень академична, я бы даже сказал, что она скабрёзна в связи с тем, что мадемуазель сидит на биде. Вот из этого устройства и течёт вода. Странная разновидность скульптуры «Писающего мальчика». Я вас посвящаю в эти подробности, потому что, по правде говоря, в них нет ничего неприличного в связи с тем, что эта бедная индуска отправилась к своим предкам в мир белых слонов и священных (бешеных) коров. Две пули в сердце, даже если их получишь в ванной комнате Барнарда [51] Барнард, Кристиан — южно-африканский хирург. Впервые произвел пересадку человеческого сердца больному. — Прим. пер . , мало не покажется. Ей впрыснули начинку с расстояния один метр. Она была убита на месте. Она откинулась назад и прислонилась к стенке. В этой необычной позе и произошло трупное окоченение. Для предания её земле понадобится не гроб, а упаковка из-под холодильника.

Сдерживая тошноту, я выхожу из ванной, предварительно закрыв кран биде.

Помещение состоит из двух комнат, одна из которых представляет собой салон.

В первой из них лежит толстое тело господина А. Б. И. У. Д. Ma [52] Не желая все же злоупотреблять, я назову его инициалами с тем, чтобы провозгласить эру воздержания, которая, надеюсь, придётся по душе моему издателю, и он сможет пережить ущерб от нового НДС. .

В отличие от его спутницы, он полностью одет. Он лежит поперёк канапе, скрестив руки. Его также опломбировали двумя пулями в грудь. У убийцы, наверное, был тик!

Быстрый осмотр места происшествия ничего не дал, зато на столе я нашёл почтовую бумагу с гербом «Паксиф», которая имеется в распоряжении пассажиров во всех каютах.

На этой бумаге был составлен акт продажи «Мердалора» на франко-испанско-тарабарском, и почерком, обезображенным алкоголем. На нём стоят подписи двух сторон. Я быстро сую его в карман. Затем хватаю чековую книжку, которая лежала рядом с документом, и отрываю корешок от чека, подписанного на имя Берюрье. Проделав эту небольшую работу, я покидаю помещение тяжёлой походкой человека, согнувшегося от превратностей судьбы.

Беда — она как полицейский-велосипедист: никогда не приходит одна.

Как только я появляюсь в нашем ночном убежище, то нахожу там Оскара Абея, который жестикулирует что есть мочи.

— Что? Перекусить? А ещё чего? Брекфаст? Размечтались! Взбитую яичницу, как сказал ваш английский холуй, мармелад, оф корс, чай, овсянку, тосты для всех? Это что, провокация? В вашем положении, и вы ещё заикнулись насчёт бекона? Проголодались? Вспомнили про еду, в то время как мы с головой в дерьме! Двигать челюстями, когда две важные персоны только что исчезли перед нашими идиотскими носами и на наших дурацких глазах?

— Сказать вам, что я думаю насчёт еды, мои дорогие? — наезжает судовладелец. — Хрен вам! Поняли? Хрен вам! В десять часов мы будем в Малаге, вы сойдёте на берег вместе со своим оружием (никчемным) и своим багажом (излишним), и чтобы я больше никогда о вас не слышал! Никогда! Поскольку время лечит, с возрастом я, может быть, забуду о вашем дурацком существовании! От вас не больше пользы, чем от пластыря на деревянной ноге [53] Судовладелец не обязан блистать оригинальностью своих метафор, о чём гласит морской кодекс. — Сан-А . , и вы ещё устраиваете скандалы на борту!