Фредерик Дар - Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Он поднимает рубашку и неистово роется в карманах. Смятение просто поразительное для этого существа бычьей породы. Наконец он вытаскивает листок из розовой бумаги, весь помятый, из кармана брюк.

— Вот, уф, а то меня аж в жар бросило, — говорит он, смеясь от облегчения.

— Что за ксива? — спрашиваю я.

— Чек!

— От кого?

— От господина сеньора…

Берюрье читает с трудом имя, указанное в нижней части бумажки.

— …Алонзо-Бистро-И-Упьемос-де-Монсеррат, — артикулирует он. — Это мой южный америкос.

— Слушай, а твой кореш просто подарок судьбы. Он тебе дал свою подстилку, да ещё вознаградил тебя за подвиги!

— Он меня не за подвиги наградил.

Берю вдруг принимает вид человека, который затрудняется привести себя в ажур.

— Позволь, — говорю я и вынимаю у него чек из пальцев.

Читаю сумму на розовом листочке, и лампионы выпадают у меня из глазниц.

— Что? — вскрикиваю я. — Три миллиона долларов? Что за ерунда?

Загнанный в самый дальний угол, Пухлый делает публичное признание.

— Знаешь, я для понту назвал себя главным в компании «Паксиф»!

— Да, и что из этого?

Бугай покаянно фыркает носом.

— Короче, где одно — там и другое, он меня так уговаривал, что я ему продал «Мердалор».

Самые элементарные правила драматического развития событий заставляют меня начать новую главу, чтобы продолжить рассказ. Это оправдывает мёртвую тишину, которая установилась (совершенно справедливо) в дортуаре. Тишину, которую едва нарушает храп Берты.

Кто разорвёт её? Кто оживит эту всеобщую окаменелость?

Старик, конечно! Наш высокочтимый мэтр пьёт чашу до дна! Всё ему пришлось испытать из области унижений. Он здесь изговнял свой имидж, на этом чёртовом корабле. Потерял лицо, такое гладкое, красивое, такое аристократичное…

— И он смог это сделать! — говорит он почти задумчиво.

У него даже нет сил обращаться к Берюрье напрямую. Он вынужден говорить о нём в третьем лице. Он бы не прочь в четвёртом, если бы ему его дали в каком-нибудь специальном, предназначенном для мерзостей мира.

— Послушайте, патрон, все веселились, — бурчит Пухлый.

Старик суёт руки в карманы своей полосатой шёлковой пижамы, которая делает его похожим на элитного каторжника.

— Сан-Антонио, мой мальчик, скажите этому борову, чтобы он никогда больше не называл меня патроном, и напомните ему, что со вчерашнего вечера он больше не состоит в нашей доблестной администрации.

Его холодность создаёт температуру окружающей среды, близкую к абсолютному нулю. Никто, даже эта кривая сорока Мари-Мари, не смеет вступиться за парию.

Никто? Очень даже кто: сам Берю!

— Да ладно, господин директор, — говорит он игриво, — не стоит метать икру из-за шутки двух бухариков. Этот тип из Буэн-Зареза торчал ещё сильнее, чем я.

Но Биг Шефа это трогает не больше, чем бульканье в сливной трубе.

— Сан-Антонио, скажите этому обалдую, чтобы он в моём присутствии молчал, умоляю вас. Когда он что-нибудь говорит, возникает желание дёрнуть ручку смывного бачка! И раз уж этот чек находится в вашей руке, верните его болвану, который принял этого смердящего шута за президента-гендиректора престижной круизной компании, на кораблях которой развевается французский флаг. Надеюсь, что после хорошего холодного душа этот аргентовый аргентинец отойдёт от своих миражей!

— Иду, босс! — угодничаю я, чтобы приглушить его злость. — Я улажу это недоразумение в два счёта.

Я выхожу вместе с Россом, который отправляется, как было решено, завоевывать наш завтрак.

Алонзо-Бистро-И-Упьемос-де-Монсеррат занимает каюту на самом верху под большой красной трубой с белой полосой, которая выбрасывает за один час больше дыма, чем заводы «Рено» за год. Угольные хлопья, широкие как налоговые декларации, падают в некий внутренний дворик, окруженный дверями и небольшими квадратными окнами. Каждая из этих дверей носит имя острова. Есть каюта «Таити», каюта «Корсика», каюта «Реюньон», каюта «Остров Сен-Луи». Читатели-географы заметят, что все эти острова являются временными французскими владениями.

Берю сообщил, что сеньор Алонзо-Бистро-И-Упьемос-де-Монсеррат [50] Некоторые из моих собратьев, которых не мучают угрызения совести, дают своим персонажам такие вот длинные имена ради «числа строк». О моей плодовитости слишком хорошо знают, чтобы я оправдывался. Сотрапезник Берюрье носит это имя как раз потому, что за объём с меня не берут, как и за типографские работы. Мой издатель располагает достаточными средствами, чтобы позволить своим авторам фантазии такого рода. — Сан-А . занимает «Таити».