Фредерик Дар: Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Вы слышите звуки аккордеона? Здесь где-то рядом кафешантан. Здесь когда-то кутили мушкетеры, сюда захаживал и Сан-Антонио — Фредерик Дар. Присаживайтесь, вам подадут сочную пухлую сардельку и бокальчик бордо, приправив их улыбками и острыми галльскими шутками, которые здесь ещё не забыли.

Что ж, переворачивайте страницу…

Ваш Геннадий Барсуков sanaphil6@yandex.ru

Вы ЗНАЕТЕ мой девиз?

Он такой же, как у братьев Кеннеди: «Никогда не убиваться !»

Поэтому когда всё плохо, я говорю себе, что всё хорошо.

Мой соперник по теннисной партии — мерзкий малый. Его улыбочка действует мне на нервы, как игра на фортепьяно соседских детишек. Он из тех, кто качает свои дельтовидные мышцы перед зеркалом, а по вечерам пишет левой рукой любовные письма и даёт их читать на следующий день своим корешам.

У каждого из нас еще по сету, но этот импо́ ведет со счетом пять — два в решающей партии. Сдаётся мне, братцы, что если третий тур будет его, то козлом станет ваш смущённый Сан-Антонио, чей смэш, класс и бронзовые ноги вызывают восхищение у целой орды зрительниц. In petto[2] В душе ( ит .). — Прим. пер . , ибо я не только теннисист, но и латинист, я взбешён, я в отчаянии! Мои пальцы побелели на ручке «пенисной» ракетки, как выражается мой товарищ Берю. Проиграть этому недоноску, мои девочки, этому ничтожеству, которое изрыгает собственную гордыню так же, как пердит старый осёл, который выпускает в воздух сигнальные ракеты, прежде чем заговорить; который заранее продумывает свои жесты, который ликует от своей победы, прежде чем одержать её, который презирает инстинктивно, который тщеславится, который гарцует глазами, который привлекает к себе внимание, выделывается, выставляется, кривляется, который носит свой пупок, словно пещеру Али-Бабы, словно храм, словно противоатомное убежище, словно шрам от небесного циркуля. Быть побежденным этим никем, этим ничем, этой гнильцой, этим павлиньим хвостом, этой гирляндой с праздника Четырнадцатого июля, этой манишкой без крахмала, этим пустым смывным бачком, этим колоколом без барабанных перепонок, этим te deum[3] Благодарственная молитва ( лат .). — Прим. пер . без де Голля! Чтобы Сан-Антонио, и был побеждён этим !.. Меня задевает, раздевает, разбивает, уделывает, делает из меня посмешище, убивает во мне личность, притесняет, унижает, разрушает, причиняет боль, лишает человеческого достоинства.

Мячик влетает словно ядро. Я принимаю его вяло.

«У тебя что, сачок для бабочек, Сан-А?» — подтрунивает моё подсознание.

Войлочный мячик вдруг становится свинцовым и падает на красный песок у моих ног.

Этот теннисный корт превратился в арену, на которой делают пробоины в твоём имидже, Сан-А! Твоё достоинство агонизирует, словно обескровленный бык. Оно вот-вот сдохнет под солнцем Лазурного Берега, и его поволокут за рога как старого умершего рогоносца в братскую могилу для поверженных гордецов.

— Сорок-тридцать! — объявляет бесстрастно-металлический голос судьи, сидящего на высоком стульчике де Голля в детстве.

Нет худшего страдания для проигрывающего, чем слышать безжалостный счёт от теннисного арбитра, двоюродного брата робота, молочного брата жирафа, друга детства вокзального громкоговорителя!

Сорок-тридцать, друзья мои!

Сорок у паршивца с дымящейся улыбочкой, тридцать у меня! Если он выиграет этот гейм, это будет его шестой. То есть решающий мяч в ракетке этого паршивца! Кубок выпадает из моих рук, как кишка у Гаргамели [4] Гаргамель — мать Пантагрюэля из книги Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». После того как Гаргамель объелась говяжьими потрохами, у неё произошло выпадение прямой кишки. — Прим. пер . . Уплывает от моего рта и от столика из почти красного дерева, на который Фелиси поставила бы его с благоговением.