Ингрид Нолль - Головы моих возлюбленных

Все более кровавые картины вставали перед моим мысленным взором. Кора и Йонас лежат рядом с Доном там же, под каменными плитами, заботливо уложенными руками Марио. Я ощущала себя униженной, преданной, обманутой. Я была просто обязана отомстить. Какое наказание больше подходит: смертная казнь или пожизненное заключение?

Вдруг в голове у меня возникла новая версия: я вполне могла бы завтра утром лечь в постель к ним обоим то ли в прозрачной ночной сорочке, то ли, еще лучше, как обнаженная Майя. «Дорогая Кора, помнится, ты хотела написать меня а-ля Гойя. Дорогой Йонас, перед тобой я, твоя верная женушка…»

Тогда мой благочестивый муж умрет со стыда, а Кора, та будет просто смеяться.

И еще я хотела опрокинуть на спящих ведро ледяной воды. Уничтожить картины Коры, потравив их кислотой, подложить в постель выкопанного Дона! Вместо ледяной воды вполне сгодился бы бензин. Достаточно одной искорки, и эта ведьма за компанию с этим лицемером и всей розовой виллой отправится в ад. А может, мне лучше сегодня же вечером уехать, бежать с ребенком в Германию, предоставив коварной парочке наслаждаться своим счастьем? Может, оставить письмо, которое повергнет обоих в депрессию? Раньше меня, помнится, называли слонихой, потому что я любила насмерть растаптывать своих врагов. Всего сильнее я страдала среди кровной родни, но только Кора сумела настолько довести меня до белого каления, как это произошло в описываемую ночь.

Интересно, она рисовала в мое отсутствие или так и провалялась оба дня в постели с Йонасом? Я покинула свое измятое ложе и прокралась в ателье. К моему величайшему удивлению, там стояла елочка (шварцвальдская ель), украшенная соломенными звездами, красными яблоками и медовыми свечками. Причем все натуральное, никакой там тебе мишуры, никаких пластмассовых лампочек, как на Сицилии. Йонас любит, чтоб было просто и выразительно. Все эти японские штучки наверняка он и привез. Я сняла с пальца обручальное кольцо и тоже повесила на елочку.

На полу лежали эскизы, Кора со всем присущим ей размахом рисовала Йонаса, рядом елочка и немецкая ливерная колбаса. На всех трех лицо Йонаса было весьма гнусно окарикатурено: красивое и простоватое, усердное и медлительное, благочестивое и похотливое. О, Кора была очень одаренной художницей.

Изображенная на картине колбаса снова пробудила во мне аппетит, хотя в нее явно переложили майорана. Я слонялась по всему дому, а на кухне проглотила еще один бутерброд. От этой жирнятины наверняка полезут угри, подумала я уныло, ибо после всех пережитых с Данте треволнений кожа у меня стала очень нечистая. Зайдя в ванную, я убедилась, что на лице выступили красные пятна, веки распухли, а волосы повисли сальными прядями. Тут я ухватила баночку с Кориным ночным кремом «для чувствительной кожи» – дорогое японское изделие – и принялась злобно наносить мазки крема себе на щеки, потом вылила полбутылки ее любимых духов на свою пропотевшую ночную сорочку, а баночку с кремом опрокинула на изразцы пола, выложенные в стиле модерн. Потом в голове у меня родилась еще более гнусная идея – я взяла баночку гусиного жира, приправленного луком, и разложила его по баночкам для ночного и для дневного крема. Запах предательски выдавал истинное содержимое, и для маскировки я обрызгивала духами ванную до тех пор, пока во флаконе ничего не осталось. Из ванной комнаты – голубая мечта, а не комната, как однажды выразилась Кора, – получился свиной хлев, после чего я почувствовала себя гораздо лучше.

Я дала себе клятву никогда больше не зависеть материально от Коры, а зарабатывать на жизнь исключительно собственным трудом, причем о кражах в тот момент даже и не думала. Хотя, сопровождая группы туристов, никак не разбогатеть, но уж на покупку косметического крема вполне должно хватить.

Заснула я только под утро, и меня терзали страшные сны, провоцируемые жирной ливерной колбасой, концентрированным ароматом и ужасными впечатлениями. К этим снам присоединился пронзительный вопль, который сорвал меня с постели и обратил в бегство еще до того, как проснуться. «Бела!» – вскричал мой материнский инстинкт.

Вопль доносился из ванной. Я в рекордное время прилетела туда, я мчалась быстрее, чем в школе, когда мы бегали стометровку, после чего с размахом шлепнулась возле Коры на измазанную кремом плитку, которая была похожа на каток, и, в свою очередь, закричала от боли и ужаса.

Эмилия с Белой на руках и Йонас в подштанниках прибежали на наши крики. Они ничего не могли понять. Нас отвезли в больницу, после того как еще в ванной санитар вкатил нам по обезболивающей инъекции. Рентгеном было установлено, что Кора сломала ногу, а я руку.