Сидни Шелдон - Если наступит завтра

Униженная, Трейси целый день не выходила из номера. Как она была наивна, рассчитывая, что ее примут обратно с распростертыми объятиями. Теперь о ней шла дурная слава. Вспомнила слова Чарлза: «О тебе заголовки на первой полосе “Филадельфия ньюс”». Ну и черт с ней, с этой Филадельфией. Здесь у Трейси остались еще дела, но, покончив с ними, она уедет куда-нибудь подальше. Может, в Нью-Йорк, где ее никто не знает. От этого решения Трейси стало немного легче.

Вечером она поужинала в кафе «Ройал». После омерзительного разговора с Кларенсом Десмондом Трейси нуждалась в успокаивающей атмосфере – мягком свете, изящной обстановке, умиротворяющей музыке. Она попросила водку с мартини и, когда официант принес заказ, подняла глаза, и ее сердце екнуло – напротив, в отдельной кабинке, сидел Чарлз с женой. Они ее пока не заметили. Ей захотелось немедленно подняться и уйти. Трейси была не готова встречаться с Чарлзом лицом к лицу. Во всяком случае, не раньше того момента, когда она приведет в действие свой план.

– Вы готовы сделать заказ? – спросил официант.

– Я… я жду… – Трейси не решила, в силах ли она остаться.

Она снова бросила взгляд на Чарлза и – странное дело! – словно увидела незнакомца. Перед ней сидел лысеющий, сутулый мужчина среднего возраста с выражением неподдельной скуки на лице. Даже не верилось, что когда-то она считала, будто любит его, когда-то спала с ним, рассчитывала провести с Чарлзом всю жизнь. Трейси перевела глаза на его жену. У той было такое же скучающее выражение лица, как и у Чарлза. Они производили впечатление людей, которых навечно приговорили прозябать друг подле друга. И перед внутренним взором Трейси открылась бесконечная череда скучных лет, которые им предстояло прожить вместе. Ни любви. Ни радости. «Вот оно, наказание Чарлзу!» – подумала Трейси и ощутила, как в ней внезапно всколыхнулась освобождающая волна и пали цепи глубокой, темной душевной кабалы. Она дала знак официанту:

– Я готова сделать заказ.

Все кончено. Прошлое наконец похоронено.

Только вернувшись вечером в гостиницу, Трейси вспомнила, что ей причитались деньги из фонда сотрудников банка. Она произвела подсчеты, и у нее получилось тысяча триста семьдесят пять долларов и шестьдесят пять центов.

Она написала письмо Кларенсу Десмонду и через два дня получила ответ от Мэй:

«Дорогая мисс Уитни!

В ответ на Ваше письмо мистер Десмонд просил проинформировать Вас, что в русле проводимой этической политики управления финансовым фондом сотрудников Ваша доля перемещена в основной фонд. Вице-президент особо подчеркнул, что не имеет ничего против Вас лично.

Искренне Ваша секретарь первого вице-президента

Трейси не поверила собственным глазам: у нее украли деньги и при этом прикрылись желанием блюсти этическую чистоту банка! Разгневанная, она поклялась: «Я им этого не спущу! Больше меня никто не надует!»

На следующее утро Трейси стояла перед знакомым входом в филадельфийский банк «Траст энд фиделити». На ней был парик с черными длинными волосами и толстый слой темного грима с нарисованным на подбородке багровым шрамом. Если что-нибудь пойдет не так, запомнится именно этот шрам. Несмотря на маскировку, Трейси чувствовала себя голой: она пять лет проработала в этом банке, и здесь было полно людей, которые прекрасно знали ее. Следовало соблюдать особую осторожность, чтобы не выдать себя.

Трейси достала из сумочки пробку от бутылки, вложила в туфлю и, хромая, вошла в дверь. В зале было полно посетителей – Трейси специально выбрала время, когда в банке начался самый пик работы. Приблизилась, ковыляя, к стойке. Клерк прервал телефонный разговор, положил трубку и поднял на нее глаза:

– Слушаю вас.

Это был Джон Крейтон, банковский расист. Он ненавидел евреев, черных и пуэрториканцев, хотя не обязательно именно в такой последовательности. Вечно раздражал Трейси, когда она здесь работала, но теперь по его лицу не было заметно, что он узнал ее.

– Buenos días, señor [33], я хочу открыть счет, ahora [34]. – Трейси говорила с мексиканским акцентом, который все последние месяцы слышала от своей сокамерницы Паулиты.

Лицо Крейтона исказила презрительная гримаса.

– Фамилия?

– Рита Гонзалес.

– Сколько денег вы намерены положить на счет?

– Десять долларов.

– Наличными или чеком? – насмешливо хмыкнул Крейтон.

– Наличными, будь спокоен. – Трейси достала из сумочки смятую, надорванную десятидолларовую купюру. Клерк шлепнул перед ней формуляр: