Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

Он узнал о гибели Себастьяна Зайлера лишь час назад. Палач сидел в цирюльне, листая кое-какие книги покойного Ландеса и раздумывая над резными фигурками на столе, и к тому моменту закурил уже третью трубку. Поскольку Ксавер сбежал из тюрьмы, в монастыре Якобу делать было нечего. Поэтому, недолго думая, он отправился к Симону, а тот позвал его с собой в часовню.

– Я привел с собой палача, потому как с повешенными у него… имеется определенный опыт, – вставил цирюльник. – Возможно, ему удастся выяснить, что именно произошло в часовне.

По лицу Ригера скользнула тонкая улыбка.

– В этом я сомневаюсь. – Он кивнул на лысого мужчину, который показался вслед за ним из часовни, нервно потирая руки. – Пономарь обнаружил Зайлера и перерезал веревку. Несчастный повесился, больше выяснять тут нечего. Стало быть, зря вы пришли.

– Я, видимо, позабыл запереть боковую дверь, – робко сознался пономарь. – Только сегодня утром заметил. А под галереей уже висел Зайлер.

– Хм, а веревку для этого раздобыл здесь…

Ригер взглянул на него с недоумением:

– Это почему же?

– Вот на том ржавом кольце до недавнего времени висела веревка. – Палач подошел к корыту возле домика пономаря и показал на короткий кусок веревки, привязанный к кольцу. – Срез еще свежий. Неужели из вас, умников, никто этого не заметил?

– Хм, действительно, на этой самой веревке и повесился Зайлер, – пробормотал судья, потом пожал плечами: – Но что из этого следует?

– Следует из этого то, что Зайлер только здесь решил наложить на себя руки, – ответил Куизль. – Он не замышлял этого заранее, и никто ему в этом не помогал.

– Вздор. Я уверен, это дело рук Ксавера, – послышался чей-то голос.

Это был Франц Вюрмзеер. Очевидно, он дожидался в часовне, а теперь вышел к остальным и с неприязнью посмотрел на Фронвизера с Куизлем.

– С него станется, он ведь сумасшедший. Сначала ударил беднягу Себастьяна, а потом притащил сюда и повесил.

Якоб насторожился. Вполне ожидаемым было встретить здесь судью, но уж никак не Вюрмзеера. Похоже, эти двое были куда ближе, чем казалось на первый взгляд.

– Можно нам уже пройти внутрь? – спросил Симон.

Ригер, казалось, пребывал в нерешительности, но в конце концов вяло махнул рукой:

– Пожалуйста. Но только потому, что вы цирюльник. – Он пренебрежительно кивнул на Куизля: – Следите, чтобы палач по недосмотру не коснулся священной дароносицы.

Судья отступил в сторону, и Якоб с Симоном вошли внутрь.

Часовня представляла собой вытянутое строение с единственным нефом, галереей и апсидой в восточной части. В нишах стояли раскрашенные резные фигуры. На главном алтаре помещалась серебряная дароносица, переливаясь в солнечном свете неземным сиянием. На каменном полу, прямо под галереей, лежал Себастьян Зайлер, неестественно выгнув шею. Петлю так никто и не снял, и конец веревки лежал рядом, как поводок.

Ригер показал на резную балку галереи, с которой свисал еще один отрезок веревки.

– Здесь он и повесился. Пономарь обнаружил его еще перед заутреней и перерезал веревку. С тех пор к Себастьяну никто не прикасался. Эй, я сказал, никто…

Не удостоив вниманием возражения Ригера, палач шагнул к мертвому и склонился над ним. Себастьян Зайлер смотрел на Якоба мертвыми глазами, синий язык слизнем вывалился изо рта. Вокруг шеи, в том месте, где веревка врезалась в кожу, тянулась фиолетово-красная линия. Куизль повидал в своей жизни достаточно повешенных, поэтому осматривал труп спокойно и со знанием дела – как мясник оценивает взглядом тушу. Он осторожно ощупал тело.

– Никаких следов борьбы, – пробормотал наконец Якоб. – И никто не бил его по затылку. Он пришел сюда добровольно, без принуждения. – Он осмотрел узел, завязанный точно сзади. – Такие петли делают самоубийцы. Они не знают, что узел должен располагаться за ухом, тогда шея ломается быстрее всего. А так дело тянется гораздо дольше.

Палач наклонился еще ближе к трупу и принялся его обнюхивать.

– Что он там делает? – спросил Вюрмзеер брезгливо.

– Э… обнюхивает труп, – ответил Симон. – Возможно, это выглядит несколько необычно, но очень помогает.

– Это выглядит омерзительно, – прервал его Ригер. – Пусть прекратит немедленно.

– Зайлер умер еще вчера, – произнес Куизль и поднялся. – Я бы сказал, вчера вечером, после того как ушел пономарь. Труп уже окоченел и начал разлагаться. Он не был пьян, разве что кружка-другая пива, не более. И…