Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом

Лицо Дорро исказилось.

– Как мы все это терпим? – прошептала она. – Подозреваем друг друга… словно… словно… – И она стала так быстро и энергично тереть ладонью о ладонь, точно собиралась снять с них кожу. – Я жалею, что столько сейчас наговорила обо всех. Не обращайте на меня внимания, сержант. И вы тоже, мистер Кэтчпул. Конечно, Гарри прав. Рэндл – душка Рэндл!.. О, как ужасно я себя чувствую. Половину всех домашних я только что обвинила в убийстве, а ведь сама ни на грош не верю в их виновность. А мистер Гатеркол – он такой милый, такой здравомыслящий – нет, я, должно быть, ума лишилась, раз думала о нем так плохо. Все дело в том, что я очень боюсь. Я прямо сама не своя от страха. Вы даже не представляете, что такое моя жизнь! Эти – единственная леди Плейфорд, которую так называют и в глаза, и за глаза. Я тоже леди Плейфорд, но разве кто-нибудь когда-нибудь зовет меня так? Куда там! Для всех вокруг я просто старушка Дорро! Я бездетна, а потому не заслуживаю ни внимания, ни уважения. Лиллиоук должен принадлежать нам, мне и Гарри! Это она нарочно все так устроила, чтобы нас унизить! Гаю, проживи он хоть сто лет, и в голову бы не пришло устроить своему сыну такое! Эти его недооценивает – так было всегда. А Гая она просто обвела вокруг пальца… Всё, больше вы от меня слова дурного ни о ком не услышите – у меня слишком доброе сердце, я просто не могу плохо думать о людях, с которыми живу и которых люблю так долго. И, пожалуйста, забудьте все, о чем я вам сейчас говорила. Очень вас прошу.

– Просто невозможно представить, чтобы кто-то в этом доме оказался тайным убийцей, – сказал Гарри.

– И все же кто-то убил Джозефа Скотчера, виконт Плейфорд, – сказал О’Двайер. – Кто-то это сделал, и этот кто-то был в Лиллиоуке прошлой ночью.

По лицу Гарри скользнула тень – призрак гнева, тревоги или еще чего-то, кто знает.

– Да, – вздохнул он наконец. – Как ни крути, а Скотчер был еще жив, когда мы сидели за столом вчера вечером. – И он кивнул, точно подвергая этот неоспоримый факт какой-то своей внутренней проверке. – А потом, всего пару часов спустя, его… короче, его не стало.

– Вот именно, – подтвердил я. – А это значит, что его убил кто-то, находящийся здесь, в этом доме.

– Точно, – согласился Гарри. – Как посмотришь на дело с этой точки зрения, так сразу тянет впасть в меланхолию. Когда с этим будет покончено, нам всем надо будет как следует повеселиться, для бодрости. – И он повернулся к Дорро. – Как тебе моя идея с собакой, милая? Маленькой такой, вроде Принца… или Дюка? В таком доме, как наш, собака просто необходима, иначе тут как-то пустовато. Даже не знаю, почему мать… Впрочем, сейчас она, наверное, слишком занята. А вот когда я был мальчишкой, по дому вечно болталась не одна псина, так другая – так почему бы не сейчас?

Следующие два часа О’Двайер и я провели в бесплодных поисках Айрис. Пуаро еще не вернулся из Баллигуртина и не дал нам никаких объяснений, зачем мы ее ищем. Орвилл Рольф не знал ни одной особы по имени Айрис, ни молодой, ни старой; Бригида и Хаттон – тоже.

Но, несмотря на последнее обстоятельство, разговор с двумя старшими слугами поместья Лиллиоук оказался для нас полезен, как никакой другой. Я по справедливости оценил правоту сержанта О’Двайера, когда тот сказал:

– Я почти жалею, что не поговорил с Хаттоном и миссис Марш раньше остальных. Со слов этих двоих у меня сложилась совершенно ясная картина передвижения всех, кто был в поместье вчера вечером.

– Верно – если, конечно, на их свидетельства можно положиться, – сказал я.

– Бригида Марш производит впечатление очень надежного человека. – О’Двайер погладил свой живот. – Если ее слово хотя бы вполовину так же крепко, как ее бульон, то я готов признать ее лучшим свидетелем в мире.

Я ничего не ответил. Бульон, которым накормила нас миссис Марш, возможно, был безупречен, но вот слова… Еще раньше Бригида сказала мне кое-что, чего я так и не понял. Мы повстречались с ней в холле, и она, прищурившись, заявила:

– Я так и знала, что не ошиблась, – вид у вас соответствующий! – Я задал, очевидно, напрашивавшийся вопрос, и она ответила: – Вид человека, который хлещет воду всю ночь напролет! – Она сказала это так, словно обвиняла меня бог весть в каком преступлении – торговле детьми, к примеру, – а потом показала пальцем на свой рот и добавила: – Сухие губы – я отсюда вижу!

И, словно этого было недостаточно, она пустилась в длинный и путаный рассказ о каком-то племяннике, который любил полакомиться леденцами и, доставая их из вазы – семейной реликвии, – уронил эту самую реликвию, а та разбилась на тысячу кусков. Тогда ему пришлось выдумать целую историю насчет вазы – разбитой случайно, – чтобы скрыть от проницательной тетки отвратительное, а главное, умышленное преступление – хищение конфет.