Луиза Пенни - Долгий путь домой

– У лучших из нас – да. Мы по-разному выражаем себя. Одни выбирают слова, другие – ноты, третьи краски, но все это приходит из одного места. Есть одна вещь, которую ты должен знать.

– Oui?

– Каждый акт творения начинается с акта разрушения. Это сказал Пикассо, и это правда. Мы не строим на старом фундаменте, мы его разрушаем. И начинаем все заново.

– Вы разрушаете все, что знакомо, привычно, – сказал Гамаш. – Наверное, это страшно.

Старая поэтесса не ответила, и он спросил:

– Отсюда и комок в горле?

– Можно спросить тебя кое о чем? – спросила Клара.

Оливье накрывал столы в бистро к обеду. Один из официантов заболел, и у них не хватало рук.

– Ты можешь сложить салфетки? – Не дожидаясь ответа, он сунул ей стопку салфеток.

– Предположим, – неопределенно ответила Клара.

Оливье выбрал из лотка со старинными вилками и ножами парные, потом смешал их. Сначала выбрал, потом смешал.

– Ты не знаешь, куда поехал Питер? – спросила Клара.

Оливье помедлил, держа ложку в руке, как микрофон.

– Почему ты спрашиваешь у меня?

– Вы были добрыми друзьями.

– Мы все были друзьями. И остаемся.

– Но мне казалось, вы были особенно близки. Если бы он кому-нибудь и сообщил, то только тебе, – возразила Клара.

– Он бы сообщил тебе, Клара, – ответил Оливье и продолжил накрывать на стол. – Ты вообще к чему спрашиваешь?

– Значит, он тебе ничего такого не говорил?

– После его отъезда от него не было никаких вестей. – Оливье перестал хлопотать и посмотрел ей прямо в глаза. – Я бы сказал тебе раньше, когда он не объявился. Я бы не позволил тебе мучиться.

Он отобрал еще несколько приборов, а Клара тем временем складывала салфетки. Они обошли один столик, потом другой.

– Когда ты уехал из Трех Сосен… – начала она, но Оливье перебил ее:

– Когда меня увезли.

– Ты тосковал по Габри?

– Каждый день. С утра до ночи. Я не мог дождаться возвращения. Только об этом и думал.

– Однако ты говорил мне, что вечером в день возвращения ты стоял там, – она махнула салфеткой в сторону эркерного окна, – и боялся войти внутрь.

Оливье продолжал накрывать столики, его умелые руки ловко подбирали разномастные столовые приборы и клали их на стол, как полагается.

– Чего ты боялся? – спросила Клара.

– Я тебе уже говорил.

Они перешли к другому столику.

– Но мне важно услышать еще раз.

Она посмотрела на его светловолосую лысеющую голову, склонявшуюся над стульями, словно Оливье совершал некий священный ритуал над пустыми местами.

Он выпрямился так резко, что Клара вздрогнула.

– Я боялся, что стал для вас чужим. Стоял там и смотрел на всех вас, смеющихся, веселых. Вы казались такими счастливыми. Без меня. Габри казался таким счастливым.

– Ах, Оливье…

Она протянула ему салфетку, и он уткнулся лицом в белую ткань. Протер глаза, высморкался и вроде бы взял себя в руки. Но потом по его щеке покатилась новая слеза. За ней еще одна. Похоже, он не осознавал, что происходит.

Может быть, и не осознавал. Может быть, теперь это стало его естественным состоянием. Время от времени он просто плакал. Не от боли или печали. Эти слезы олицетворяли собой обуревавшие его воспоминания, преобразуемые в воду, сочащуюся наружу. Клара почти видела в этих слезах образы. Зима, вечер, трескучий мороз. Оливье стоит у окна бистро. Через обледенелое стекло он видит, как горят поленья в камине. Видит выпивку и праздничную еду. Видит друзей, Габри. Габри, который не просто продолжает жить, а явно счастлив. Без Оливье.

Боль от того вечера уже прошла, но все еще оставалась в памяти.

– Знаешь, он умирал от тоски по тебе, – сказала Клара. – В жизни не видела столь печального человека.

– Теперь я это знаю. Да и тогда знал. Но когда увидел…

Все слова куда-то подевались. Оливье помахал салфеткой, и Клара поняла, что он имеет в виду и что чувствовал. А в слезах она увидела все страхи Оливье, его чувство незащищенности, сомнения.

Увидела все, что у него было и что он боялся потерять.

– Я знаю, – сказала она.

Оливье посмотрел на нее с досадой, словно Клара предъявила претензии на его территорию, но его раздражение улетучилось, когда он увидел ее лицо.

– Что случилось? – спросил он.

– Питер прислал несколько картин в Торонто, ребенку своей сестры.

– Oui, – кивнул Оливье. – Габри мне говорил.

– А он описал, как они выглядят?

– В нескольких словах. – Оливье поморщился. – Но нет худа без добра. Посмотрев на картины, он отправился чистить канализацию в гостинице, а теперь снимает нагар в духовке. – Оливье мотнул головой в сторону кухонной двери. – Я вот подумываю, не повесить ли какие-нибудь картинки Питера дома.