Луиза Пенни - Долгий путь домой

Пока они с Рейн-Мари не переехали в Три Сосны. Пока он не перестал охотиться на убийц. Он исполнил свой долг перед душами мертвых и душами прóклятых. И мог наконец отдохнуть в тихой деревеньке, приютившейся в долине.

И только тогда стало возможным без опаски открыть коробку.

Или он думал, что без опаски.

Оттуда исходил запах книги и запах отца. Терпкий, мужской. Осевший на страницах книги. Словно призрак.

«Есть бальзам, есть в Галааде, – прочел он в то первое утро в их саду. – Исцеленье он несет…»

И тогда он испытал облегчение. Подумал: может быть, теперь ему удастся избавиться от бремени, которое он нес.

Гамаш давно подозревал, что он был вовсе не пассажиром на заколдованном каноэ, а одним из членов экипажа. Вечно работал веслом. Никогда не останавливался. Предостерегал души от дурного пути. Бесконечно.

«Царь Небесный Всемогущий душу грешную спасет», – прочел он.

Именно такие слова ему нужно было услышать. Словно отец сказал ему это. Поднял своими сильными руками, прижал к себе и заверил, что все будет хорошо.

Теперь он мог остановиться.

И с того дня он каждое утро садился на скамью, с которой открывался вид на всю деревню, и здесь к нему ненадолго возвращался отец.

– Но вы никогда не читаете дальше закладки. Почему? – спросила Клара.

– Не хочу. Я не хочу, чтобы отец остался позади.

Гамаш вдохнул морской воздух. Закрыл глаза и чуть запрокинул голову.

Из запечатанной коробки появилось кое-что еще. Столь неожиданное, что Гамашу потребовалось немалое время, чтобы понять, что это. И признать.

Гамаш перевел взгляд на таблетки, лежащие между ними, – качка загнала их в щель между двумя досками скамьи.

– Я прочел отчет о смерти моих родителей, – сказал он белой упаковке. – И о мальчике, который выжил. Он был несовершеннолетний. Его имя вымарали.

Клара не знала что сказать и промолчала.

– У него были только ученические права. Он незаконно сел за руль. И к тому же пьяным. Он был всего на десять лет старше меня. Сейчас ему лет шестьдесят пять. Вероятно, он еще жив.

Гамаш выставил палец, держа его над таблетками. Вот сейчас корабль качнется на волнах еще раз, и пакетик выскочит из щели.

Но корабль шел ровно. Его не кидало. Волны на какое-то время присмирели.

Гамаш кинул взгляд в окно. На берег.

Они миновали Могилы и теперь вспахивали воды, приближаясь к пункту их назначения.

Гамаш убрал руку от пакетика и положил на книгу. И оставил там.

– Patron.

Бовуар неуверенно шагал по раскачивающемуся полу, словно ковбой после долгой скачки. Мирна шла следом, перебегая от скамьи к скамье.

При появлении Бовуара Гамаш сунул книгу в карман.

– Ректор снова вышел на нас. Он пытался связаться с вами, но вы не отвечали.

– Телефон у меня в кармане, – сказал Гамаш. – Я не слышал вызова.

– Вы спрашивали, где в кабинете Мэсси обнаружился асбест.

– Да. И где?

– Они запечатали помещение и сейчас делают лабораторные анализы, но пока ясно, что асбест сосредоточен в одном месте.

– В кладовке? – спросил Гамаш. – Там, где Мэсси, вероятно, держал картины Ноу Мана.

– Нет. В задней части мастерской, на одной из картин.

Клара свела брови к переносице – признак задумчивости и недоумения.

– Но там висела только одна картина. – Она побледнела. – Я ее не видела, но ты видела, – сказала она Мирне.

У Гамаша внезапно сжалось сердце, словно его ударили сзади. Рейн-Мари тоже видела ту картину. Стояла достаточно близко, чтобы ее оценить. Чтобы вдохнуть воздух рядом с ней.

– И она покрыта асбестовой пылью? – спросил он.

– Не покрыта. На ней обнаружились следы. – Бовуар тут же понял озабоченность шефа. – Только с задней стороны. Учительница была права. Ноу Ман загрязнил асбестом холст, чтобы Мэсси, двигая его, надышался асбестом, не подвергая никого другого опасности. В воздухе пыли не было. Вдохнуть ее никто не мог.

Сердце Гамаша успокоилось, а мысли набрали скорость.

– Та картина, – он повернулся к Кларе, – она действительно была хороша, верно?

– Я к ней не подходила, но Мирна ее видела.

– Картина замечательная, – подтвердила Мирна. – Гораздо лучше остальных.

– Но ее написал профессор Мэсси, а не Ноу Ман, – сказала Клара. – Каким же образом холст оказался загрязненным?

Гамаш в недоумении откинулся на спинку скамьи. Все складывалось. Почти. Если не обращать внимания на один-единственный вопрос.

Если картину написал Мэсси, то как Ноу Ман мог загрязнить ее асбестом?