Мэри Лу Лонгворт - Убийство на улице Дюма

– Секс? Нет, это не так. – Верлак привлек Марин к себе. – Еще меня интересуют вино и сигары.

Марин шутливо ударила его по руке, но сама излучала счастье.

– Я по тебе с ума схожу, Марин. Наверное, ты это и сама знаешь.

Марин все еще не могла заставить себя улыбнуться. Верлак пристально смотрел на веснушки, покрывавшие ее лицо, шею, грудь.

– Если ты ждешь, что я сделаю предложение… – начал он.

– То зря теряю время, – перебила она. – Нет, я не жду предложения. В наши дни такие решения принимаются вдвоем, Антуан. Даже в конце пятидесятых мои родители пришли к этому вместе. Без коленопреклонения, без спрятанного обручального кольца…

– Ладно, ладно. Прости меня. Прости за все те разы, когда я тебя разозлил, когда был так нерешителен. Ты самая восхитительная женщина в мире, я не встречал таких больше. И в этом я уверен, я это сегодня понял, в Париже. Говорил с одним стариком, у него только что умерла жена…

– Антуан, будешь граппу? – перебила Марин. – Потому что я буду.

Верлак разразился хохотом:

– Разве папа не поляк?

– Я это расцениваю как «да».

Марин пошла в кухню и вынула из морозильной камеры длинную, тонкую, заледеневшую бутылку.

– Это та граппа, которую мы в прошлом году купили в Лигурии? У тебя еще осталось?

Марин улыбнулась:

– Сохранила на случай, когда ко мне вдруг любовник завалится в полночь и начнет путаться в собственных словах, пытаясь сказать, что он меня любит.

Марин посмотрела на Верлака, испытывая облегчение наконец от того, что сказала давно сдерживаемые слова. Либо он сейчас сдастся начисто, либо бросится бежать.

Верлак стоял, прислонившись спиной к кухонной двери, и смотрел на Марин – «целую вечность», – как потом она скажет Сильви.

Потом шагнул вперед, прижав Марин к холодильнику, обняв ее тонкую талию и спрятав лицо в ее волосы.

– Любимая, любимая, любимая, – шептал он снова и снова, целовал ее губы, щеки, лоб, шею. – Марин, я люблю тебя. – Он взял ее лицо в ладони, стал смотреть на нее, еще раз поцеловал в губы. – Люблю тебя, – повторил он и отступил, глядя на нее.

– Ты все мои магнитики и рисунки Шарлотт с холодильника сбил, – сказала она и наклонилась подобрать их, пряча улыбку.

– Марин? – спросил он.

Она выпрямилась, улыбаясь, взяла его за ворот, наклонила к себе и поцеловала.

– Я тебя тоже люблю, Антуан. И давай больше пока об этом не будем, ладно?

Она отнесла бутылку граппы в гостиную. Верлак пошел следом, сел на диван и смотрел на нее, пока она открывала старинный угловой буфет, доставая два хрустальных стаканчика с выгравированными изображениями стрекоз.

– Я забыл про эти стаканы, – сказал Верлак, наклоняясь к журнальному столику, чтобы их рассмотреть, благодарный ей за такт, за то, что ей не требовалось сегодня больше слушать и говорить о любви. – Понимаешь, ты сегодня со мной в Париже была повсюду. Ваза, разбитая в квартире Мута, тоже была со стрекозами.

– Это бабушкины, – пояснила Марин, разливая белую жидкость.

Попробовав, она вздрогнула:

– Я забыла, что первый глоток обжигает. А дальше – гладко, как шелк.

Она сделала еще один глоток и кивнула.

Верлак рассказал о своих парижских открытиях: что Мут держал на виду вазу заведомо поддельную и точно ездил в Умбрию, и даже на стеклодувную фабрику возле Перуджи.

– Давай посмотрим, – предложила Марин.

Она встала, подошла к книжным полкам и сняла с них коробку из-под обуви, набитую географическими картами.

Расстелив на журнальном столике карту Центральной Италии, она села и оперлась локтями на колени, разглядывая.

– Тебе адвокат сказал, что город начинается на «Ф»? Посмотрим как можно ближе к Перудже, потому что мы знаем, что там вырос Роккиа. Значит, там и все его контакты, так?

– Он вырос в Перудже?

– Да. Моя мать сейчас просто кладезь информации. – Она потянулась через Верлака и взяла с приставного столика карандаш. – Кстати, она мне дала для тебя какую-то папку, и я собиралась тебе ее отдать в тот вечер, когда так бурно ушла вместе с Сильви.

– Я же уже извинился.

– Я знаю и Сильви передам. Давай посмотрим, что мама оставила. В основном там банковские выписки фонда Дюма.

Марин открыла папку и выложила бумаги на стол.

– Никто из преподавателей, в том числе моя мать, не хотели брать на себя ответственность за стипендию и потому только недавно случайно узнали, что кто-то брал оттуда деньги.

– Прости?

– Снятие наличными, со сберегательного счета.

– Кто?