Мэри Лу Лонгворт - Убийство на улице Дюма

Он заказал пиццу, взял в холодильнике пиво и пошел раздеться и принять душ.

Пиццу доставили как раз когда он сел к столу с томиком стихов. Три четверти пиццы он съел, остальное поставил в холодильник. Подумал о Бруно Полике, которого наверняка ждали дома горячий ужин, жена и дочь.

Зазвонил телефон, Верлак пошел в гостиную снять трубку. Увидев, что определился номер Марин, сказал по-английски:

– Хелло!

– Привет, Антуан, – ответила Марин. – Как прошел день?

– Допросы всегда идут одинаково – день пролетает мгновенно, но когда добираешься домой, замечаешь, как выдохся. Как ты можешь догадаться, никто не сознался.

Марин молчала, ожидая продолжения, но Верлак ничего больше не говорил.

– А я пила с мамой вчерашний кофе, – произнесла она наконец. – Со вчерашними круассанами.

– Хм. Напомни мне, чтобы я завтра туда заехал позавтракать.

Марин засмеялась.

– Антуан, – сказала она тише. – Что же будет дальше?

Он посмотрел на журнальный столик, где лежал сборник стихов, будто поэты Англии могли что-нибудь ему подсказать.

– Ты всегда была так терпелива, Марин, – только и мог он придумать. И на этот раз Марин не стала подхватывать разговор, поэтому Верлаку пришлось продолжить: – Ты всегда несколько печальна после посещения родительского дома.

– Особенно когда папы там нет, – подтвердила Марин.

Верлаку казалось трогательным, что она называет родителей maman и papa. К своим он обращался с вежливым vous [21].

– Но к этому я привыкла. То, что я сейчас хочу выяснить или понять, – это наши отношения. Я не хочу говорить банальностей типа «часы тикают», но меня начинает утомлять неопределенность. Я бы хотела видеть тебя каждый вечер, знать, что ты будешь дома, когда я приду с работы. В наших отношениях я сейчас на этом этапе, но ты, кажется, отстал на много километров.,

У Верлака навернулись слезы.

– Нет, Марин, не на много километров. Быть может, я ближе, чем ты думаешь. Мы можем завтра вечером поужинать?

Это было второе приглашение на ужин, полученное Марин на этой неделе от красивого мужчины. Она случайно столкнулась с коллегой-юристом Эриком Блеем в кафе на Ле-Мазарен, и он ее пригласил. Просто и прямо, глядя в глаза. Сильви сидела, проглотив язык.

– Он такой классный, – шепнула она, когда Марин села.

– Классный, да, – согласилась Марин. – Но я отказалась.

Сильви подняла руки ко всевидящему желтому потолку кафе:

– Прошу тебя, ниспошли моей подруге немного здравого смысла!

– Хорошо, – ответила наконец Марин на приглашение Верлака. – Завтра приеду. Хороших снов.

Верлак проспал без сновидений восемь часов подряд и проснулся без будильника. Подойдя к окну, он отодвинул серую полотняную штору и посмотрел на шпиль собора, все еще подсвеченный, несмотря на посветлевшее голубоватое небо.

Верлак сделал себе эспрессо. Выйдя из квартиры, он быстро зашагал, опустив голову, избегая улиц, которые вели бы мимо Ле-Мазарен. К кондитерской «Мишо» он подошел в девять утра, но выругался, увидев опущенные ставни – заведение было закрыто по понедельникам, а Верлак, работая в выходные, забыл, какой сегодня день. Он прошел по улице Ларок и свернул налево на улицу Кардиналь, которая привела его к дому дуайена.

– Home is so sad, – сказал Верлак, вместе с Поликом обходя гостиную Жоржа Мута.

– Простите? – не понял Полик, отворачиваясь от картины девятнадцатого века, где было изображено бурное море.

– Да, извините. Это начало стихотворения, – ответил Верлак и прочел по-английски: – Home is so sad. It stays as it was left, /Shaped to the comfort of the last to go /As if to win them back [22].

Бруно Полик нахмурился, потом сказал:

– Кажется, я понял, хотя по английскому всегда в школе отставал. Дом, в котором никого нет, печален, да? – Полик оглядел квартиру и закончил: – Но эта комната была бы печальна, даже если бы кто-то здесь был, как мне кажется.

– Очень похоже. Вот эти кресла, – Верлак стукнул по жесткой спинке одного из них – все с плетеными сиденьями и деревянными подлокотниками, – как-то не очень приглашают к доверительной беседе или приятному времяпрепровождению, не так ли?

– И очень далеко расставлены, любой разговор будет напряженным, – согласился Полик.

– Да, и несказанное становится важнее сказанного.

Полик посмотрел на судью и кивнул, заинтригованный.

– У моих родителей в Париже такие же комнаты, – пояснил Верлак. – Очень грустные.

Полик хотел было что-то сказать, но передумал. Кое-что он знал о семье судьи – в основном рассказанное коллегами-полицейскими. Состояние семьи Верлак идет от предприятия, основанного дедом судьи Антуана Верлака, но никто не знает, что это было за предприятие. Чаще всего предполагалось производство автомобилей, сеть магазинов или издательство. Полик знал, что Антуан Верлак вырос в Париже совсем рядом с Лувром и что у него была бабка-англичанка.