Йенс Лапидус - Стокгольмское дело

– И что сказал отец?

– Как всегда… останешься без диплома, без общества… будешь жалеть всю жизнь. Но, знаешь, Никола… мне кажется, он понял. Он же тоже… всю жизнь занимается нелюбимым делом. Он музыкант. Мне тетя рассказывала в Тегеране.

Музыкант, подумал Никола. Шамон тоже мог бы стать замечательным музыкантом.

Решили начать с «Данвика» – легли рядом, глядя друг на друга.

В ножном конце – пластик, чтобы испытатели не запачкали грязными башмаками сверкающий чистотой матрас. Никола попробовал расслабиться, почувствовать, каково им будет спать на «Данвике» изо дня в день.

Керим едва не заехал ему в зубы, когда он сказал, что не выполнил задания. Они встретились в кафе в Бредэнге.

– Значит, ты надул МОЕГО заказчика?

Никола перед встречей долго обдумывал: как и в каких словах рассказать Кериму? Потом плюнул: всегда легче говорить правду. Газеты и ТВ только и трубили про «чудовищный взрыв» в центре Стокгольма. Обсуждали возможность теракта и удивлялись, что погиб всего один человек. На редкость глупые террористы: надо же – взорвать бомбу в День летнего солнцестояния, когда никого нет ни на работе, ни на улицах!

– Я передумал ее вязать, – сказал Никола. – Такое случается.

Керим опять замахнулся.

– Я тебе башку откручу! Буду плясать в твоей крови!

– Зря психуешь, Керим. Твой заказчик не будет в претензии. Обещаю.

И коротко рассказал, что это был за заказчик. И как все обернулось.

– Сколько ты должен получить за работу?

– Сто пятьдесят тысяч.

Он отдал все свои сбережения Роксане, но взял назад: теперь она могла обойтись и без этих денег.

Никола достал тугой сверток ассигнаций и протянул Кериму.

– Вот, – сказал он. – Я работу не сделал. Значит, платишь не ты мне, а я тебе.

Керим почесал щеку и стал очень похож на молодого Тони Монтана. На Аль-Пачино.

– Ну, нет, – сказал Новый Кум и предостерегающе поднял ладонь. – Брат, ты поступил правильно. И к тому же повредил руку. Откуда мне было знать, что он за ублюдок? Деньги твои.

Он встал, подошел к выходу и открыл дверь.

– Свободен.

Никола сунул деньги в карман чинос и тоже встал.

– Погоди-ка, – Керим задержал его у двери и ухмыльнулся. Что ему еще надо? – Мы тоже не звери. Мы нормальных людей не трогаем. Но в следующий раз взрывчатку оставляй дома.

Оказалось, встать с довольно низкой континентальной кровати с помощью только одной руки не так-то просто.

Он огляделся. Спальный отдел в ИКЕА – как половина футбольного поля.

Вечером надо съездить к матери – представить Роксану. Именно теперь, когда внезапно стало легко и приятно жить.

И тут он увидел человека, видеть которого ему хотелось меньше всего. Тот лежал на кровати в двух шагах от него. О, черт… из всех возможных мест – ИКЕА, из всех отделов ИКЕА – спальный. Маразм в маразме.

Мистер Первый собственной персоной.

Исак. Но не один: рядом с ним на кровати – женщина. Лежит точно так же, как только что лежала рядом с ним Рокси. Рокси так и не встала. Глаза закрыты.

А между ними, между Исаком и его женщиной, – младенец.

Никола оцепенел: не мог отвести глаз от своего бывшего босса. В голове начало странно позвякивать – он знал, что сейчас будет.

Женщина сказала Исаку что-то, и он поднял младенца над собой.

Не больше шести-семи месяцев. Крошечное пухлое создание, словно предназначенное для того, чтобы все кругом улыбались и чувствовали себя счастливыми.

Никола понятия не имел, что у Первого родился ребенок. Он даже не знал, что у него есть подружка. Босс, очевидно, жил двойной, тройной или даже четверной жизнью. Не только стукач и убийца, но, оказывается, еще и отец этого малыша.

Неважно. В десяти метрах от него лежал человек, который отнял у него Шамона. Человек, которому Никола поклялся отомстить.

Он потрогал пистолет под ветровкой. Чего проще – подойти и выстрелить в глаз этому подонку. Легкое нажатие спускового крючка – и все приходит в баланс: Исак – Шамон. Шамон – Исак. Космическая справедливость. Так и должно быть.

В голове проскочила первая молния.

Он вынул «зиг-зауер» из кобуры. Рокси так и не открывает глаз – заснула, что ли…

Исак играет с ребенком – подкидывает в воздух, ловит, целует в лобик. Малыш заливисто смеется, гугукает. Улыбается женщина.

Никола остановился в метре от огромной, как вертодром, кровати.

Пульс, наверное, сто восемьдесят. И молнии в голове все чаще.

Он крепко сжал пистолет.

Не так уж опасно. Выстрел – и сразу уходить: пока публика сообразит, что к чему, он уже примеряется к мойкам в отделе кухонь.