Джон Харвуд - Мой загадочный двойник

Лили уже ждет, поэтому на сем я заканчиваю. Если бы только ты могла писать мне со всей откровенностью, я бы не чувствовала себя… Ах, какая же я дура! Мне только сейчас пришло в голову, что ты можешь отправлять письма до востребования в почтовую контору на Мортимер-стрит, а Лили будет их забирать, конечно, если ты не против такого обмана. Послания твои я буду хранить как зеницу ока.

Твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

3 ноября 1859

Дорогая Эмилия! У меня ужасная новость, как ты наверняка уже знаешь, коли видела сегодняшнюю утреннюю «Таймс»: Кларисса умерла. Несчастье произошло неделю назад, когда они с Джорджем Харрингтоном ехали в коляске по горной дороге в окрестностях Рима. Лошадь понесла, и они сорвались в пропасть и погибли под обломками экипажа. В газетном сообщении — краткой заметке в несколько строк — говорится о мистере и миссис Харрингтон, но сомнений быть не может. После завтрака отец вызвал меня в кабинет и сказал без всяких предисловий: «Твоя сестра умерла, и поделом. Траура не будет, и больше о ней ни слова. Все, ступай к себе». В его холодных глазах ясно читалось: «Попробуй меня ослушаться, и с тобой случится то же самое».

Не помню, как я вышла из кабинета и поднялась по лестнице. Следующее, что я помню, — как сижу в своей комнате, охваченная страшным подозрением, что к смерти сестры причастен отец. Только когда Лили принесла мне газету, худшие мои опасения рассеялись. Но мне все равно не дает покоя вопрос, давно ли он знает и не потому ли сообщил мне, что теперь я в любом случае узнала бы о происшедшем.

Бедная Кларисса! У меня даже слез нет. Я не чувствую ничего, кроме черного, удушливого отчаяния.

Напишу еще, когда немного успокоюсь.

Твоя любящая кузина

Розина

Портленд-плейс

Вторник, 17 апреля 1860

Дорогая Эмилия! До чего же я рада получить твое письмо и узнать, что милый Годфри наконец-то идет на поправку. Неттлфорд — прекрасный выбор; уверена, лучшего места вы не нашли бы при всем старании. Я была бы счастлива навестить вас, но отец не отпустит меня без тети Генриетты, а я ни за что не соглашусь навязать вам такую неприятную гостью.

Знаю, я очень мало рассказывала о себе все эти долгие месяцы, но мне не хотелось обременять тебя своими печалями, пока ты в тревоге за здоровье Годфри. Как всегда, главное утешение доставляло мне фортепьяно: я музицирую часами и уже выучила на память почти все свои любимые произведения, так что теперь редко играю с листа. Лили под моим наставничеством делает заметные успехи в чтении, хотя нам приходится скрывать наши уроки и от тети, и от других слуг. Время для меня течет мучительно медленно. Двигаюсь я мало, единственно хожу взад-вперед по комнате, но все равно худею; и я часто ощущаю какой-то нездоровый голод, но в присутствии тети Генриетты всякий аппетит пропадает. Все в доме напоминает о смерти Клариссы, и на душе тем тяжелее, что говорить о ней запрещено. Как часто я сердилась на сестру за беспричинную обидчивость и раздражительность! И как я жалею сейчас, что не была к ней снисходительнее.

Я только сейчас сообразила: ведь она и Джордж Харрингтон действительно могли быть женаты. Тетя постоянно рассуждает о греховности тех, кто сожительствует вне брака, и явно находит удовольствие в мысли, что Кларисса обрекла себя на вечные муки. Она изыскивает сотни способов намекнуть на это обстоятельство, никогда не называя Клариссу по имени. Но я не желаю верить в бога, которого почитает тетя. Она создала его по своему образу и подобию: жестоким, мелочным, мстительным, которому нравится карать и наказывать. Я по-прежнему молюсь, но у меня нет чувства, что Небеса внемлют моим молитвам. Возможно, и не было никогда.

Признаюсь, порой я завидую Клариссе: лучше уж несколько недель полного счастья (а я надеюсь, она таковое познала) и краткий миг ужаса, нежели долгое томительное прозябание в этой золотой клетке. Мэри Трейл не раз говорила, что страшно завидует мне , живущей в таком роскошном доме, но я теперь понимаю, что на самом деле у меня за душой ничего нет. Отец отнимет у меня даже мою одежду, коли пожелает, и запросто выгонит на улицу умирать от голода.

После смерти Клариссы он перестал устраивать приемы; ужинает он чаще не дома, завтракает рано и обычно уходит прежде, чем я спускаюсь из своей комнаты. Он больше не держит экипаж, уволил дворецкого и всех лакеев, кроме двух. Хозяйством теперь управляет Нейлор, новый камердинер, — чрезвычайно неприятный молодой человек с постоянной презрительной усмешкой на губах. Он (Нейлор) костлявый и сутулый, с несоразмерно длинными руками и двигается по-паучьи стремительно. Лили говорит, все служанки его ненавидят, но не смеют этого показывать.