Джон Харвуд: Мой загадочный двойник

— Джорджина, — проговорила Люсия слабым, смиренным голосом, — ты не посидишь рядом со мной немножко?

Я придвинула к кровати стул, на котором всегда сидел доктор Стрейкер, и опустилась на него.

— Я не помню ничего из… того, что произошло, — пролепетала она. — Но мистер Мордаунт сказал, что ты рисковала своей жизнью, пытаясь спасти мою, и еще раз спасла меня, когда могла оставить в огне. Почему ты это сделала?

— Потому что не могла позволить тебе умереть, хотя бы не попытавшись спасти тебя. Не из каких-то там чувств к тебе — ты мне безразлична. Ты обманула меня, предала меня и бросила гнить здесь.

Последовало долгое молчание.

— Я не знала ни минуты покоя со дня, как отправила телеграмму от имени твоего дяди, — наконец сказала Люсия. — Тогда я действовала под влиянием момента, а потом… у меня не хватало духу пойти на попятную.

— Я бы с тобой поделилась, если бы было чем делиться. Но Эдмунд Мордаунт умер, а поместье разорено. Ты и твоя мать уже вытянули из него все деньги.

Она уставилась на меня с неподдельным ужасом, — во всяком случае, я могла бы в этом поклясться.

— Я знала, знала, знала , что ты бы поделилась. Но мать сказала, что рано или поздно ты обязательно выведешь меня на чистую воду. А теперь меня отправят в тюрьму на многие, многие годы… и поделом мне.

Она закрыла лицо ладонями и разразилась душераздирающими рыданиями. У меня хватило ума не поверить этому показному раскаянию, но я все равно почувствовала острое желание обнять, утешить Люсию и устыдилась своего равнодушия и бессердечия, когда подавила этот порыв.

— Люсия, почему ты не пошла на сцену, как хотела? — спросила я, когда она перестала рыдать. — Ведь ты прирожденная актриса. Ты могла бы заработать целое состояние и восхищать всех своим талантом вместо того, чтобы прокладывать себе путь в жизни ложью и обманом.

— Я бы очень этого хотела, — горестно вздохнула она, — но теперь слишком поздно.

— Сколько денег ты у меня украла?

— Только годовое содержание. Мать сказала, что мне опасно встречаться с мистером Ловеллом, пока…

Она опустила глаза, не закончив фразы.

— Так, значит, то была твоя мать. Миссис Ферфакс — женщина в Плимуте, старавшаяся помочь мне советом.

— Да, — чуть слышно проговорила Люсия.

— А где она сейчас?

— В Лондоне. В гостинице, где мы… ну, той самой, на Грейт-Портленд-стрит.

— Куда ты ходила каждый день под видом прогулок. Чтобы составлять с ней планы, как заманить меня в сети обмана.

— И теперь мне придется заплатить за все свои злые дела. О, как же ты должна ненавидеть меня!

— Довольно слез, — твердо произнесла я. — Я ненавидела тебя вчера вечером, когда сказала, что мне плевать, если доктор Стрейкер вырвет сердце из твоей груди, но сейчас все прошло. Что же касается тюрьмы, судьбу твоей матери не мне решать, и, если мистер Мордаунт сочтет нужным выдвинуть против нее обвинение в шантаже, ей придется ответить за содеянное. Но тебя я предпочла бы увидеть на сцене, а не в тюремной камере. Ты напишешь подробный отчет обо всех злонамеренных поступках, совершенных тобой и твоей матерью против меня. Ты пообещаешь в письменном виде, что никогда впредь не преступишь закона. Мистер Мордаунт засвидетельствует твою подпись. И ты будешь постоянно осведомлять мистера Ловелла о своем местонахождении. Не выполнишь моих условий хоть в самой малости — и твое признание тотчас окажется в полиции.

— Я обещаю, — чуть слышно проговорила Люсия. — Можно мне перо и бумагу, я прямо сейчас и начну.

Лицо у нее стало пепельным, и выглядела она совершенно обессиленной.

— Тебе нужно отдохнуть, — смилостивилась я. — Напишешь все завтра.

— Я очень перед тобой виновата, Джорджина. Ах, если бы только… мне жаль, что я была недостойна твоей любви. Но я постараюсь заслужить твое доверие.

— А мне жаль, что я не могу тебе верить.

Я с трудом поднялась, внезапно ощутив слабость во всем теле, и немного помедлила, пристально вглядываясь в нее. Люсия неподвижно смотрела на меня полными боли темными глазами, являя собой воплощенное раскаяние, и на краткий миг мне почудилось, будто я действительно помню, воочию вижу и въявь чувствую, как она трепетала в моих объятиях в последнюю нашу ночь на Гришем-Ярд. Но потом память опять заволокло туманом — словно непроницаемый занавес упал между нами. Я повернулась и, не оглядываясь, вышла из палаты.