Курт Ауст - Судный день

Я посмотрел на бубен, блюдо, обточенные чурочки… Альберт вновь подрезал фитиль в коптилке, и пламя разгорелось ярче. И тут я вдруг вспомнил, зачем пришел.

– То… – я откашлялся, – Томас велел предупредить, чтобы ты никуда не выходила одна – только вместе с Альбертом, когда он поправится, или с нами. Иначе можешь попасть в беду.

– Вон оно что… Это в какую же? – деланно удивилась она.

– Все остальные здесь… они думают… ну… что ты ведьма…

– Ты и сам, похоже, так думаешь, – сказала она как нечто, само собой разумеющееся, ничуть не обвиняя меня. Я покраснел. – А Томас, значит, считает, что они могут обидеть меня?

Я молча кивнул. Бигги посмотрела на Альберта, и тот уверенно произнес:

– Никто ее и пальцем не тронет – я об этом позабочусь.

Я взглянул на его сцепленные пальцы и подумал, что он запросто может забить гвоздь голыми руками. Похоже, он пошел на поправку – тело его вновь налилось силой, а лихорадочный блеск в глазах исчез.

Взяв меня за руку, Бигги осторожно потянула меня к выходу.

– Возвращайся к Томасу и скажи, что со мной ничего не случится. Пока Альберт рядом, я в безопасности, – она опять сделалась серьезной, взяла с блюда кольцо и положила его на ладонь, – но кто-то еще в опасности. Передай Томасу, чтобы пришел сюда сегодня вечером. Если сможет. Я должна рассказать ему кое-что важное.

Альберт слез с лежанки и проводил меня до двери.

– Я подопру дверь изнутри, – сказал он, – когда придете, постучитесь в окно и подайте знак – махните фонарем из стороны в сторону.

Он выпустил меня на улицу и запер дверь.

Натягивая на уши шапку, я услышал, как Альберт подпирает изнутри дверь. Дул ветер. Он разогнал туман, и теперь меж летящих по небу облаков видны были звезды. Я обрадовался, что тумана больше нет, – теперь хотя бы видно тропинку, но было по-прежнему ужасно холодно, мороз пробирал насквозь, от холода стучали зубы. Обогнув каретный сарай, я плотнее запахнул плащ и заметил слабый отсвет в окне прачечной. Мария… Она сейчас там, стирает белье… Думая о ее теле и теплой прачечной, я совершил над собой усилие, вспомнил о Томасе и повернул к трактиру.

В лицо мне ударил ветер, я зажмурился и так добрался до задней двери трактира с подветренной стороны, подняв голову лишь у самого крыльца. Возможно, тот, кто направлялся к двери с противоположной стороны, сделал то же самое, во всяком случае, я заметил вдруг темную фигуру, которая резко развернулась и бросилась назад, в сторону хлева. Человек взмахнул фонарем и скрылся за углом. На плече у него лежало что-то наподобие толстой трости. Я бросился следом и крикнул:

– Эй, подожди! – Но беглец уже скрылся. И если он пошел по тропинке, то сможет прийти лишь в одно место…

Дверь в хлев была закрыта, но когда я вошел внутрь, то заметил, что животные взволнованы, а значит, что-то растревожило их. Они волновались, переступали с ноги на ногу, одна из коров даже замычала. Куры в курятнике отчаянно махали крыльями, но вскоре успокоились. Я медленно зашагал по проходу, останавливаясь, заглядывая в каждое стойло, прислушиваясь и крепко держа перед собой фонарь, чтобы опередить того, кто может броситься на меня из темноты. Меня обуял страх. Я в одиночку погнался за убийцей – крепким взрослым мужчиной! Какой же я дурак! Но я чувствовал, что отступать было некуда: я усомнился в Боге и теперь должен искупить вину перед Ним.

“Если я переживу это, значит, Всевышний простил меня”, – решил я.

В последнем стойле я обнаружил лишь двух телят, смотревших на меня большими влажными глазами. В хлеву никого не оказалось.

Дойдя до двери сеновала, я осторожно толкнул ее. Под сеновал была отведена часть хлева, в которой я прежде не бывал. В нос мне ударил сильный аромат сена, а глаза наткнулись на угрожающую темноту. Я остановился на пороге. Сердце мое бешено колотилось, дыхание сперло, и я заколебался. Голос разума говорил мне, что пора прекратить преследование, – у беглеца все преимущества, и я вдруг осознал, что у меня нет никаких оснований преследовать его. Честно говоря, заходить по вечерам в хлев или на сеновал не запрещается, и даже если бежишь так, будто тебе есть что скрывать, то, возможно, это просто игра воображения…

Я прикрыл дверь, вышел из хлева и направился к трактиру.

Зайдя в харчевню, я оставил дверь в коридор открытой и поймал на себе недовольный взгляд Томаса. Похоже, профессор сердился, оттого что меня так долго не было. Слишком долго. Трактирщик сидел, сгорбившись и повернувшись ко мне спиной, усталый и измученный.