Ингер Фриманссон - Крысоловка

Фига и Земляничка сидели на полу кухни, поджидали ее. Земляничка вскочила и засеменила к ней, села на задние лапки, вытянулась столбиком.

– Ох, вы же оголодали, – пробормотала Роза. – Потерпите. Скоро вас покормлю. Вот разделаюсь с одним важным делом…

Аккуратные усики подрагивали. Земляничка оглянулась и шмыгнула под диван. Затем выскочила на середину комнаты и снова исчезла под диваном. Будто подсказывала.

– Ну, что такое, милая? – спросила Роза. – Что с тобой, что случилось?

Крыса щелкнула зубами, пискнула. Присела, оставила небольшую капельку. Чистую, как жемчужина или роса. Роза опустилась на колени. Неужели там, под диваном, что-то есть? Ну да! Что-то там двигалось, копошилось, какая-то живая масса. Сперва Роза не поняла. Но потом различила хвостики и мордочки. Выводок крысят.

– Откуда? – крикнула она. – Откуда вы взялись?!

Легла на живот, сунула под диван руку. Крысята мгновенно бросились к плинтусу, где темнела дыра. Она встала, отодвинула диван. Прикрыла дыру ногой, нагнулась и все же ухватила одного из крысят. Сильный, негодник. Крысенок извернулся и куснул ее. Сколько ему? Месяц? Она подошла к окну, подняла детеныша к свету. Раздвинула лапки, вгляделась. Самец.

– Черт!

Вынесла крысенка во двор. Дождь уже лил вовсю. Пригнувшись, кинулась к сараю, спряталась под навесом. Она ненавидела себя за то, что собиралась сделать. Но никуда не деться. Она и так была слишком мягка. Сколько в выводке самцов? Вспомнился тот здоровенный крыс-мафиозо из подвала. Наверняка это он проник в дом, оприходовал самочек. И скольких? И вот этот сынок… Сколько сестричек он уже попортил? А его братья? Крысы входят в детородный возраст на четвертую-пятую неделю. А самцы? Кто их знает. В любом случае, нужно контролировать их численность, нельзя позволить как попало размножаться.

Посмотрела на грызуна. Дерзкий, смелый. Чувствовала, как бьется под большим пальцем сердце.

– Прости, – прошептала она.

Крысенок пищал, извивался, дергал лапками, бил хвостом. Роза закрыла глаза. Сжала шею остервенело барахтающегося зверька и крутанула. Легкий, едва слышный треск. Тельце еще несколько раз конвульсивно дернулось и обмякло. Провела указательным пальцем по теплой шерстке. Такая мягкая, такая шелковистая.

– Прости, – повторила Роза и с силой швырнула трупик в кусты.

Она лежала у стены. Тыльной стороной ладони ощущала канавки между кафельными плитками пола. Кто-то обустроил эту комнату. Попытался сделать ее жилой. Томас. Тот мальчик. Он? И где он, в таком случае, сейчас? Можно ли рассчитывать на его помощь? Нет. Ясно, что он здесь больше не живет. И это нормально. Ему лет двадцать пять, не меньше.

Она лежала, дрожа от возбуждения и ужаса. Сердце билось, стучало, грохотало. Хотелось пить. Представила себе воду со льдом. Представила, как вода смачивает пересохший рот. Когда она наконец услышала шаги над головой, то не смогла сдержаться, не справилась с мочевым пузырем. В трусах сделалось мокро и жарко, секунда – и всё. Словно оргазм. И тут же вернулся страх. Провела языком по сухим шершавым губам.

«Господи, не покинь меня, Господи!»

Она давно уже не верила в Бога. С церковью распрощалась, как только достигла совершеннолетия.

Распрощалась с жестоким, беспощадным Богом, всегда стоящим на стороне сильных. Пусть многие и считают, что это не так. С глаз ее спала пелена, рассеялся весь этот туман, который напускали. В приходе. И в воскресной школе. Бог есть истина и жизнь. Бог есть добро.

Родителям она об этом не рассказала. Как и сестрам.

И вот теперь лежала на полу и истово молилась.

Роза вернулась.

Она в доме.

Разговаривает.

С кем?

Ходит, шаркает по полу. Тень закрыла свет из люка. Удивленный вздох, вскрик. И вдруг резкий скрежет передвигаемой мебели.

Ингрид стиснула ручку так, что пальцы свело судорогой.

Боже, прости меня за все, что я совершила! Боже, милый мой, дорогой, прошу, помоги, помоги мне, дай мне сил!

Роза ушла. Вернулась. Снова ушла и снова вернулась. Где-то вдалеке зазвонил мобильник. Не ее, хотя и ее телефон тоже где-то там, наверху. У нее другая мелодия. Она выбрала старомодный рингтон – звонок как у обычного телефона. Как в те времена, когда мир был безопасен и понятен. Когда была жизнь. Ее жизнь. Когда она стояла за прилавком своего магазина и продавала книги. Всем этим милым немолодым женщинам с полиэтиленовыми пакетами – они были оплотом культуры. Как бы хорошо снова очутиться среди них, они окружили бы ее со всех сторон, защитили, она бы укрылась за их спинами, обтянутыми потрепанными пальто, и ничего-ничего с ней не случилось бы.