Ингер Фриманссон - Крысоловка

Подняла здоровую руку и коснулась прохладной поверхности. Прижала ладонь, толкнула. Сперва крышка шла медленно. Но Ингрид поднатужилась, и крышка сдвинулась с места, поднажала сильнее, и вот уже крышка приподнялась.

Выпрямилась. Опустив голову, прижав подбородок к груди, надавила загривком. И крышка отлетела в сторону, впуская слепящий свет.

Внезапная усталость. Безмерная.

Пошла на кухню. Кофеварка пуста. Залила воду, заварила кофе. Пока ждала, осматривалась. Отдраенная сияющая раковина, простые пластмассовые стулья. На холодильнике – список продуктов. «Обезжиренное молоко, – прочитала она. – Моющее средство, помидоры, сливочное масло». Захотелось что-то приписать, но не смогла придумать, что именно. Из украшенной розочками коробки достала миндальное печенье. Сунула в рот, захрустела. Крошки усеяли колени.

Налила кофе, выпила.

Потом обнаружила кабинет.

Титус сохранил старинный массивный письменный стол, доставшийся ему от деда по отцу, Франса. Это был двойной стол, за которым могли работать двое. Сто лет назад за ним друг против друга сидели два клерка, соприкасаясь костлявыми коленками, шуршали бумагами. Теперь он стоял у стены.

Титус гордился дедом. Роза видела его фотографию: жилистый усатый коротышка.

«Мужественность я унаследовал от него», – часто шутил Титус. У старика было много детей, он щедро делился своим семенем, но и об урожае заботился. Одним из отпрысков был отец Титуса. Он оказался единственным, кто пожелал забрать себе старый стол, который отполировал до блеска, оснастил новой фурнитурой.

Роза села за стол, в удобное офисное кресло на колесиках. И только тут обнаружила рамку над компьютером. Фото. На снимке какие-то люди на надувных плотах. Все в шлемах, смеются. Все, кроме одного человека. Ингрид. За ней – Титус с веслом в руке. Бодрый и спокойный.

Дожидаясь, когда запустится компьютер, выдвигала ящики письменного стола. Нашла бланки и конверты. На конвертах напечатано имя Ингрид. Имя и адрес. Сунула пачку конвертов в сумку. Еще нашла паспорта, и его, и ее. У Титуса в паспорте та же фотография, что и у Ингрид в бумажнике. Сделанная много лет тому назад. Выглядит таким знакомым, болезнь еще не сразила. Пронзительный синий взгляд…

Положила паспорт обратно в ящик.

Пролистала паспорт Ингрид. Между последними страницами – бумажный клочок Посадочный талон: эконом-класс, вылет в Барселону. Место 26А. Резким движением бросила паспорт к себе в сумку, к конвертам.

В среднем ящике обнаружился дневник В красной обложке, замочек в виде наивного сердечка. Расправила скрепку, колупнула сердечко, книжка раскрылась. По страницам бежал убористый, с наклоном, почерк Ингрид.

Была вместе с Титусом у доктора М. Похоже, положительно. Наверное, желчь ни при чем, у мамы были такие же симптомы. Т. подавлен и раздражителен.

Запись двухгодичной давности.

Перевернула страницу.

Чувствую себя использованной. Есть что обсудить. Честно пыталась пообщаться с J&J. Не получилось. Сейчас совсем одна, очень грустно.

И дальше, в сентябре 2005-го:

Т. и я ходили в оперу вместе с Агнетой и Стигом. Праздновали. На мне был новый коричневый костюм. Комплименты. Затем – ужин дома, с креветками и чудесным шабли. Люблю Т. до безумия.

Последняя запись сделана в этот понедельник:

Поеду, раз обещала. Не хочу, но сделаю, ради него. Поскорее бы вернуться домой.

Закрыла дневник, заперла на замок. И его тоже сунула в сумку. Мелодия внутри не умолкала. Монотонная, пилящая, от которой не избавиться.

Допила кофе. Подвигала мышкой. Компьютер совсем как у нее. Стиснув челюсти, создала документ и принялась печатать.

Пол грязный. Первое, что она рассмотрела. Светлые волосы, клубки пыли, потревоженные ее дыханием, прыснувшие в стороны, будто живые. Все еще день. В окно светило солнце, мощное, яркое, точно гигантский прожектор. Свет слепил, резал глаза.

Стол и диванчик. Нижний его край. Пара туфель у порога. Туфли Розы, оставила у двери в гостиную. Там они сидели в понедельник. Она и Роза. А сейчас какой день? Среда?

Боковым зрением углядела ковер в гостиной и ножки кресла, на котором сидела тогда. Вспомнила, как саднила натертая пятка.

Я к вам по просьбе Титуса.

Два бесконечных дня.

Как там Титус? А вдруг его уже нет в живых? Нет, не думать о плохом! Втянула в себя воздух, ноздри раздулись. Осмотрелась, выискивая, за что бы ухватиться. Чтобы преодолеть последний, самый сложный барьер.