Ингер Фриманссон - Крысоловка

Титус пристально смотрел на нее. Она вдруг осознала, до чего пронзительные у него глаза, ярко-голубые. Он чуть качнул головой. И расправил гигантского воздушного змея, которого принес сложенным, – блестящая фольга, хвост в золотых цветах. Сам сделал.

Взял Томаса за руку:

– Пошли?

Томас поплелся за ним, но потом вдруг оживился.

Она смотрела, как мужчина и мальчик лавируют меж расстеленных на траве покрывал, как выходят в поле. Увидела, как взмывает в небо змей, как цепляется за бечевку Томас. Как он бежит, все быстрее и быстрее, увлекаемый змеем. Вернулся весь мокрый. И улыбка во все лицо, какой она никогда у него не видела. А Роза все это время просидела с девочками. Девочки смущались и хихикали.

– Совместная опека, с бывшей, – одними губами сказала Анние. – Потом расскажу.

Потом она узнала все. И о сбежавшей жене, и о девочках, оставшихся на его попечении, и как он решил все делать сам, не полагаться на эту гадину.

«Совсем как я», – подумала Роза.

Клуб одиноких сердец…

Он был забавным. Жизнерадостным. Заставил и ее, и мальчика оттаять.

Однажды утром неожиданно позвонил:

– Это Титус. У нас тут с девочками намечается поездка в Грену, во второй половине дня. Присоединитесь?

Вот так, внезапно.

Позже он расскажет, что к экспромту этому готовился не один день. Долго не осмеливался набрать ее номер. Страх вновь быть отвергнутым, страх новой боли. Она узнала, что поступок первой жены оставил в его душе шрамы, до сих пор не зажившие. Он стал обидчив и вспыльчив. Но легок в общении, хороший собеседник Он слушал. Давал добрые советы.

Роза осознала, что истосковалась по общению. Все свое свободное время она проводила с Томасом.

Потом все понеслось стремительно. Через месяц они уже были вместе. Большой семьей, с тремя детьми. По крайней мере, каждую вторую неделю они становились большой семьей. Томас и Роза упаковали свои вещи в коробки из-под бананов и переехали на виллу в Бромма. «Ну вот я и дома», – думала она. Титус с дочками прожил здесь немало лет, это был их дом, но Розу не покидало чувство, будто и она прожила на этой вилле всю свою жизнь. Спокойствие и защищенность…

Даже Томасу здесь нравилось. Ему пришлось сменить школу, и Роза беспокоилась из-за этого: ее нервный мальчик тяжело переживал любые перемены. Иной раз она задавалась вопросом, нет ли у сына аутизма. Что она знает о наследственности англичанина?

Однажды Роза записалась на прием к детскому психологу, но очередь тянулась медленно, и, когда их наконец пригласили, она решила, что сын стал более открытым. И отменила посещение.

С Титусом жилось легко. Он был чувственный, любящий, баловал ее частыми подарками, которые Роза не открывала до тех пор, пока дом не погружался в тишину. Дорогое белье, чулки. Роза осознала, что теперь ей нравится смотреть на себя, что все ее комплексы из-за мальчишеского тела исчезли. Ей нравилось стоять в ванной перед большим зеркалом. Сливочное кружево, шелк Она и не подозревала, что может так выглядеть. А в постели ее ждал Титус, ее любимый, самый лучший в мире человек. Это благодаря ему она могла без стыдливости распахнуть дверь, шагнуть в комнату.

– О, замечательно! Повернись, дай рассмотреть. Господи, Роза, какая ты красивая, Роза!

В воскресенье она решила не звонить в больницу. Пусть девочки побудут с Титусом наедине. Ближе к вечеру села в автобус, направлявшийся к больнице.

На улице оказалось неожиданно тепло. Сидела у окошка и вбирала в себя цветы, юную зелень. Тюльпаны, нарциссы, синие стрелки гиацинтов. Разноцветье там, где еще недавно царила серость. Скоро лето. Они с Титусом обсуждали, не съездить ли еще раз в Барселону, до жары. Снова прогуляться по широкой Ла Рамбла, попить сангрии в погребке у набережной…

«Мы справимся! – билось у нее в голове. – Ты снова станешь сильным, мы справимся!»

Когда она вышла на конечной остановке, налетевший ветер закружил мусор, швырнул в лицо пыль. Что-то попало в глаз, и она первым делом поспешила в туалет – промыть. Взглянула на себя в зеркало: лицо бледное, опухшее. Лицо стареющей женщины. Неизбежность. В ярком свете стало очевидно: пора к парикмахеру, надо покрасить волосы. Корни темные, а она всегда презирала женщин, так запускавших себя. На подбородке странная припухлость, потрогаешь – больно. Прыщик. Увенчанный белым гнойничком, но ничего не выжимается. После того как она на него надавила, прыщик стал лишь заметнее. Подростковые прыщи в пятьдесят лет! Поежилась. Достала расческу, сделала несколько взмахов, но лучше не стало. И внезапно – усталость, неимоверная усталость. Вернуться бы на остановку, сесть в автобус и ехать, ехать… Автобус курсировал между двумя больницами – Южной и Королевской.