Оливер Пётч - Дочь палача и черный монах

– Это долгая история, – ответил он. – Нам лучше подняться наверх.

Наверху, перед входом в церковь, за одной из покосившихся, покрытых снегом надгробных плит прятался закутанный в черное человек и ругался себе под нос. Он опоздал! Жирный священник, должно быть, успел все разболтать. Как еще объяснить, что этот лекарь так быстро отыскал крипту. А теперь о тайне узнали еще две женщины и этот огромный широкоплечий детина… Дело выходило из-под контроля! Надо будет разузнать, кто все эти люди и ждать ли от них угрозы. Особенно опасным казался угрюмый, без конца куривший трубку гигант. Незнакомец это чувствовал. Что-то такое было в этой громадине, что вызывало беспокойство. На лбу выступили капельки пота и покатились по лицу, словно маленькие жучки.

Он торопливо достал из-под черной рясы стеклянный флакончик, капнул немного на руку и смочил кожу на шее и за ушами. Холодный воздух наполнился пьянящим ароматом фиалки, и сразу вернулось чувство уверенности и непобедимости. Он сомневался, что эти простаки найдут там что-нибудь, в отличие от него и его сообщников. Но для надежности за ними теперь придется неусыпно следить. Может, удастся что-нибудь разузнать об этом провонявшем табаком медведе.

Словно черная тень, человек скользнул за надгробную плиту и пропал из виду. В воздухе еще некоторое время витал сладковатый аромат фиалки, но вскоре исчез и он.

Симон, палач и обе женщины молча поднялись из крипты. Лишь когда они оказались в доме пастора и Магдалена выжидательно посмотрела на лекаря, Симон начал рассказывать. Но после первых же слов он замолчал. В общей суматохе молодой лекарь позабыл спросить, кто эта красивая женщина, которую привела Магдалена. Она явно была не из этой деревни. Магдалена заметила его вопросительный взгляд.

– Я вас еще не представила, – сказала она. – Это Бенедикта Коппмейер, сестра пастора Коппмейера. Она ищет своего брата.

Куизль, до этого угрюмо куривший трубку, закашлялся. Лицо его скрылось в густых клубах дыма. Лекарь смущенно отвел взгляд в сторону. Через некоторое время голос подала Бенедикта.

– Что с моим братом? Я же вижу, что-то не так.

В конце концов Симон собрался с духом и осторожно заговорил:

– Ваш брат, как бы это сказать, он…

– Помер он, – перебил его Куизль. – Можете помолиться за него. Ему не помешает.

С этими словами он встал и вышел за дверь. Прошло несколько минут, а Симон все не мог подобрать слова. И без того бледное лицо Бенедикты стало совсем прозрачным. Она растерянно смотрела на лекаря.

– Это правда? – спросила она. – Андреас умер?

– Что все это значит? – спросила теперь Магдалена. – Симон, можешь ты все объяснить?

Симон про себя проклинал бестактность ворчливого палача. Он и раньше наблюдал подобные случаи, но каждый раз поражался грубым манерам, которые никак не вязались с тем Якобом Куизлем, который мог часами сидеть над книгами или играть в салочки в саду с семилетними близнецами, Георгом и Барбарой.

Немного помедлив, лекарь начал рассказывать. Пока он говорил, сестра священника, похоже, снова овладела собой. Он слушала сосредоточенно, стиснув кулаки. По взгляду ее Симон понял, что это далеко не первый удар судьбы, который пришлось принять этой приятной женщине.

– Не знаю, что здесь стряслось, – сказала она наконец, – но теперь хоть письмо, которое брат мне прислал, стало понятным. Он писал о какой-то необычной находке и что не знает, к кому обратиться. Я и мой брат… – Она ненадолго прикрыла глаза и сжала губы в тонкую линию. – Мы были очень близки. Он и раньше в трудных вопросах обращался ко мне за советом. Всегда слушал, что говорит младшая сестра… – Бенедикта позволила себе улыбнуться.

– А можно узнать, когда именно вы получили письмо? – тихо спросил Симон.

– Три дня назад. И сразу же отправилась в дорогу.

– Откуда? – не унимался Симон.

Бенедикта взглянула на него вопросительно:

– А я разве еще не говорила? Из Ландсберга, ниже по течению Леха. Мой покойный муж торговал там вином. После его смерти делами занимаюсь я.

И очень, видимо, неплохо, подумал Симон, разглядывая элегантный наряд вдовы. Он снова взглянул на изящное лицо, на котором показались первые возрастные морщинки. Изгиб рта выражал надменность и жесткость – эта женщина привыкла отдавать приказы. А глаза, напротив, лучились чуть ли не детским очарованием. Одежда сшита по последней французской моде. Во всей внешности Бенедикты читалось благородство . Именно этого Симону недоставало в Шонгау.