Алан Брэдли - Здесь мертвецы под сводом спят

– Из-за экзотермической реакции! – воскликнула я. – Концентрированную кислоту всегда надо добавлять в воду, а не наоборот. Иначе она сыграет злую шутку с твоей комнатой!

От одной мысли об этом я задрожала от волнения!

– Именно, – сказал отец.

Разумеется, я сразу поняла, к чему он клонит. О, какой мудрый человек мой отец!

Но тут в мои мысли вторглось настоящее. Я осознала его слова.

Мне придется уехать из Букшоу.

Мне захотелось броситься на пол, лупить по нему руками и ногами и кричать, но, конечно, я не могла.

Это просто несправедливо.

– Я сделал для тебя все что мог, Флавия, – продолжил отец. – Несмотря на яростные возражения остальных, я прилагал чертовски большие усилия, чтобы оставить тебя в покое, а это кажется мне самым драгоценным даром, которым можно наградить ребенка.

На меня нахлынуло понимание.

Я всегда считала себя такой умной и даже не подозревала, что все это время отец был моим соратником.

– Конечно, мы будем по тебе скучать, – добавил он и умолк, потому что к этому моменту мы оба задыхались, словно рыбки гуппи.

Бедный мой милый отец. И, если уж на то пошло, бедная милая Флавия.

Как же мы похожи!

Если подумать.

Наутро после похорон под солнечными лучами на декоративном озере мы с тетушкой Фелисити орудовали веслами в древней плоскодонке, которую Доггер выкопал где-то на чердаке оранжереи.

– Не надо так сильно нажимать, – заметила тетушка Фелисити, устраивая поудобнее свой старый зонтик. – Доггер предупредил, что эта штука держится на честном слове.

Я ухмыльнулась. Если даже дно лодки провалится, мы просто окажемся по колено в нагретой солнцем воде.

– Жизнь такая штука, – продолжала тетушка Фелисити. – Нажмешь слишком сильно, и вот она пошла ко дну. Однако если не грести, никуда не попадешь. Бесит, не так ли?

Я не могла поверить своим глазам и ушам: я плыву по озеру, созданному в XVIII веке, в обществе Егеря собственной персоной, но при этом шпиону, прячущемуся за разрушенной статуей на Висто, мы покажемся не более чем милой картинкой одного из этих французов-импрессионистов – Моне или Дега.

На озере и под плачущими ивами играли лучи солнца.

Мы – словно изображение на кинопленке.

После завтрака я отвела тетушку в лабораторию и показала ей проявленную мной пленку.

Она молча просмотрела ее, и когда проектор показал последний кадр, вытащила катушку и спрятала в карман.

«Сэндвичи с фазаном».

Ее губы произнесли эти слова, но не прозвучало ни единого звука.

– Эту фразу специально составили с учетом того, чтобы ее можно было артикулировать в абсолютном молчании. Для постороннего наблюдателя она совершенно безобидна, но для посвященного это четкое предупреждение об опасности.

– Но кого предупреждала Харриет?

– Меня, – ответила тетушка Фелисити. – Это я снимала кино. Я прекрасно видела твою мать в объективе и сразу же поняла, что она меня предупреждает.

Я хотела было спросить: «Против чего?», но вовремя поправилась:

– Против кого?

– Против покойной Лены, – сказала тетушка Фелисити. – Она неожиданно приехала в Букшоу, как имела обыкновение делать, и незаметно от нас пробиралась к Причуде, видимо, желая застать нас врасплох. Твоя мать, да благослови Господь ее душу за это, уже начала подозревать о склонностях Лены.

На миг я задумалась, но потом кивнула, давая знак, что поняла.

Но почему Харриет просто не крикнула: «Эй! А вот и Лена!» или что-то в этом духе? Почему она решила предупредить с помощью специального шифра только тетушку Фелисити?

Я припомнила слова Лены: «Мы были очень общительны, твоя мать и я, по крайней мере когда мы встречались за пределами семейного круга».

За пределами семейного круга, сказала она. Возможно, в кругу семьи они были в ссоре. Мне легко понять такую ситуацию.

Семьи – это поистине тихий омут, и мне еще только предстоит выяснить, какие щуки плавают в глубине моего собственного омута.

А сейчас, когда я неспешно плавала по озеру в компании тетушки Фелисити, а вокруг меня был реальный мир, эти черно-белые образы из другого времени, снятые на этом самом месте, казались такими же далекими, как полузабытый сон.

– Кто тот мужчина в окне? – спросила я.

Часть загадки, которую я не смогла решить, и это меня мучило.

– Тристрам Таллис, – ответила тетушка Фелисити.

– Я предполагала. Но почему он одет в американскую форму?

– Очень проницательное наблюдение, – заметила тетушка Фелисити, – с учетом того, что он попал в кадр лишь на долю секунды.