Евгений Рудашевский - Город Солнца. Стопа бога

Достал из кармана сложенную фотографию отца. Взял её из дома Рашмани. Сам не знал зачем. Поначалу хотел выбросить его вещи – те, что ему передала индианка. В итоге бросил их в кабинете. Часы оставил себе. Ещё и фотографию в последний момент достал из рамки. Рамку спрятал в опустевший тайник. Но Киран всё равно заметила. На прощание спросила, поможет ли ему снимок. Максим не знал, что сказать, и только кивнул.

Поможет … Чем? Максим теперь частенько поглядывал на эту фотографию. Не узнавал запечатлённого человека. Так похож на него самого и всё же бесконечно чужой. Шустов-старший успел где-то получить шрам. Рубец мягким стежком лежал на его правой щеке. Остался на память от Шахбана? Или Сальникова? Кажется, отец породил вокруг себя предостаточно врагов, до сих пор желавших как следует отметиться на его лице. Странно, что шрам в итоге был один.

Убедившись, что Шустов покинул Кашмир, Максим одновременно испытал разочарование и облегчение. Давно смирился с тем, что у него нет отца, однако чувствовал, что сможет окончательно отпустить его только после личной встречи. Достаточно посмотреть ему в глаза. Даже говорить ничего не нужно.

– Чушь… – поморщился Максим. – Не сходи с ума.

Приготовился порвать фотографию и уже представил, как ветер рассеивает её обрывки, однако сдержался. Вновь сложил снимок, убрал в карман. Прошёлся по запылённой крыше, осмотрел серые дома Дискита. Построенные из саманных кирпичей и кое-как побеленные, с крохотными задраенными оконцами и неизменным свалом хвороста во дворах, они смотрелись бедно, почти сливались с выжженными сыпучими скалами, среди которых ютились вот уже седьмой век подряд. В монастырь Максима пустили по просьбе Рашмани. Максим решил, что здесь он со Шмелёвыми будет в безопасности. Возвращаться к индианке не хотел и вообще предпочёл бы держать Рашмани в стороне, однако со вчерашним спектаклем не справился бы без её помощи.

Их план сработал. Аня сама предложила использовать зелёный чайничек с двойной ёмкостью, который забрала из брошенного дома в Ауровиле и который надёжно хранила все эти недели. Оставалось договориться с родителями Рашмани. Узнав, что Максим – сын Шустова, они согласились превратить свой ресторан возле базарного квартала в некое подобие сцены. Каждый шаг был продуман.

Мама Рашмани, сохранившая только лучшие воспоминания о Шустове, о чём не преминула трижды сказать Максиму, приготовила настой, который, по её словам, должен был обездвижить людей Скоробогатова. О его составе лишь упомянула, что это горные травы – лёгкий отвар из них пьют при змеиных укусах. Максим поначалу опасался, что настой не окажет нужного влияния. Боялся, что с Егоровым придёт Шахбан, ведь его звериная сила могла перебороть любые травы. К тому же не было никаких оснований предполагать, что они вообще согласятся выпить предложенный напиток. Когда же вместо Шахбана появился Баникантха, а Егоров с показной подозрительностью заменил свою чашку, Максим понял, что план приходит в действие. В итоге, увидев, как рвёт индийца, как, побледневший и обессилевший, валится на пол Илья Абрамович, услышав их стоны и крики, Максим перепугался. Подумал, что настой оказался чересчур крепким. Калечить и убивать их он не собирался.

Дальше всё шло по сценарию. Единственной неожиданностью стало сопротивление Димы, который первое время отказывался убегать. Максим с Аней силком увлекли его на кухню, которую обследовали ещё утром. Попутно, как и было условлено, сбили Рашмани, переодевшуюся в официантку и вызвавшуюся им подыграть. Далее устроили мнимый погром, опрокинув шипящую сковородку, – один из поваров натёр себя перцем, чтобы при случае изобразить незначительные ожоги. Кроме того, разбили окно. Правда, вышли через чёрный ход, который за ними тут же закрыли на замок. Сделали всё, чтобы отвести подозрения от тех, кто им помогал в ресторане.

На заднем дворе ждала машина. Водитель, знакомый Рашмани, заранее оформил Диме разрешение на въезд в Нубрскую долину и взялся провезти всех сквозь песчаную бурю; она перекрыла северо-западный и юго-восточный выезды из Леха, однако северный заезд в горы в сторону Хундера оставался относительно свободным. Чем выше они поднимались, тем легче было продвигаться, пылевая завеса ослабевала, и уж конечно она не могла преодолеть горный перевал. Долина встретила их безмятежным сном.

Теперь Максим прислушивался к тому, как в ущелье на окраине монастыря шумит река. Отсюда не удавалось её разглядеть, но шум каменистого водопада не прекращался и был различим даже в келье. Дима с Аней по-прежнему сидели внизу, в келье. Это было простое помещение, обставленное старыми деревянными сундуками, деревянными кроватями с грубыми матрасами и не менее грубым бельём, простейшими, сколоченными из досок тумбочками. Шкаф в келье был только один – в нём монахи хранили ритуальную утварь. Саманные стены стояли голые, как и крыша, и потолок, отчего могли показаться стенами землянки.