Евгений Рудашевский - Город Солнца. Стопа бога

Отец Оскара ещё в конце восемнадцатого века погиб от оспы, а здоровье его матери, надо полагать, подорвали для начала радость при виде ожившего сына, а затем ужас перед его безумием – она скончалась через два года после возвращения Оскара и тем самым обеспечила ему безбедное существование. И как же поступил этот мечтатель и живописец? Продал всё, заделался простым сапожником и до конца дней жил в хибаре где-то на Гвадалквивире, заколотив окна, обнеся участок двухметровым частоколом и сделавшись посмешищем для всей округи.

Если Оскар и рассказывал кому-то об участи других художников из приходной книги, а главное, о том, почему они окончательно пропали после 1815, то упоминаний об этом я не нашёл и сосредоточился на последнем годе перед его инсценированной смертью. Здесь мне наконец удалось найти кое-что любопытное.

Архивов самогó Оскара по понятным причинам не сохранилось. Перед тем как продать родительский дом, он избавился от всего, что могло хоть отчасти рассказать о его прошлом. Однако в письмах одного из друзей Оскара – ещё времён его молодости – сохранилась любопытная брошюра. В общем-то, ничего особенного. Некое общество обещало помочь молодым художникам, предоставив им полную свободу творчества «за пределами самых смелых фантазий». О какой свободе и о каких фантазиях шла речь, в брошюре не уточнялось, однако всем желающим предлагалось пройти своеобразное собеседование в одном из особняков Севильи – там надлежало доказать свой талант в живописи, скульптуре, архитектуре и т. п., а доказав, получить дальнейшие указания. Оскар в 1786 переслал эту брошюру своему другу с предложением вместе пойти по указанному адресу. Друг отказался, что явствует из письма, в котором он насмешливо пересказал эту историю своей невесте.

О том, что произошло дальше, я не знаю. Поначалу даже не был уверен в существовании такого сомнительного общества, а главное, в том, что Оскар в него вступил. В брошюре не было имён, названий, если не считать точного адреса. Я не понимал, за что зацепиться, – подобных клубов, объединений и тайных обществ открывалось предостаточно. Какое из них искать?

Я не сдавался. Понапрасну провозившись со списками художественных сходок тех лет, переключился на сам особняк, где, предположительно, устраивались собеседования. Он сгорел в пожаре конца девятнадцатого века. Пришлось ограничиться научно-технической документацией, и вот тут меня ждал сюрприз. Владельцем особняка с 1771 по 1816, когда он был продан в уплату долгов, значился Алексей Иванович Затрапезный.

Я уже встречал это имя. Алексей Иванович владел особняком на Пречистенке – тем самым, что впоследствии нарисовал наш с тобой Берг. Думаю, ты и сама успела это выяснить, а сейчас, услышав о нём, удивилась не меньше меня.

Катя, пойми, в первом приближении, когда Егоров только посвятил меня в детали, дело показалось занимательным, но едва ли стоящим чрезмерного внимания; теперь же я окончательно убедился в его исключительности.

Итак, Затрапезный. Богатейший наследник ярославских мануфактурщиков, обезумевший под конец жизни и сгинувший где-то в лесах Южной Америки. Я не мог игнорировать очередное совпадение, и мои исследования планомерно перенесли меня из Севильи в Ярославль, где когда-то жила и процветала семья Затрапезных.

Работа там оказалась плодотворной. Я установил, что в 1766, за год до того, как Затрапезный продал мануфактуру, ему удалось вывезти из её поселений почти полсотни квалифицированных рабочих. И по документам Затрапезный вывез их без семей, для освоения, скажем так, новых технологий, которыми согласился поделиться его испано-перуанский коллега, Карлос дель Кампо, ранее известный нам как посредник, к чьим услугам прибегал коллекционер. Тут-то и сошлись концы с концами. Я наконец доказал связь между этими двумя персонажами, а заодно и важность безымянного клуба из Севильи, в котором перед исчезновением побывал наш злосчастный Оскар Вердехо.

Увезти в Перу полсотни ярославских рабочих – событие почти невероятное для тех лет, а Затрапезный устроил всё без лишнего шума. О том, что дель Кампо – испанский колонист, Алексей Иванович нигде не упомянул, хотя к тому времени испано-российские отношения были вполне гладкими, если можно назвать гладким их почти полное отсутствие, и скрывать этот проект не было видимых причин. А рабочие так и не вернулись в Россию. После того как сгинул сам Затрапезный, о них окончательно забыли.