Наталия Соломко - Пожарный кран № 1

И больше она никогда, никогда папу не видела.

Вот что такое инфаркт. Нет, не хотела Анька, чтоб и Михаил Павлович пропал вот так же…

— Всем переодеваться! — скомандовал Мотя, а Анька не пошла спряталась в репетиционной за диваном.

Сидит на полу и думает, как спасать Михаила Павловича.

Мысли у Аньки прыгают, скачут, вовсе пропадают из головы. Так всегда бывает, когда надо додуматься до самого главного.

«Инфаркт — это трещина в сердце, а Вовка на елку все равно придет!.. — скачут Анькины мысли. Анька изо всех сил сжимает голову руками, думать становится легче. — Всего их бывает три, а потом… Нет, про это думать не буду! Отчего они бывают, инфаркты?»

Этого Анька не знает, и спросить не у кого.

«Все уже переодеваться пошли, опоздаю… — это опять мысли скачут. А сердце — не железное… Трещина… Стоп! — Анька замирает. — Как это он сказал?! Что-то такое про „близко к сердцу“?..»

Анька зажмурилась, напряженно морщит лоб: надо вспомнить, как директор сказал Михаилу Павловичу… Ну?!

«Не принимайте все несчастья так близко к сердцу!» — вот как он сказал! В голове у Аньки будто лампочка зажглась — так вдруг все стало понятно. И припомнилось, как в прошлом году одного мальчишку хотели отправить в колонию. За то, что он магнитофоны в школе украл.

А это и не он совсем украл. Это Чапа украл. Но Чапа того мальчишку все время бил и запугал до того, что мальчишка пошел и сказал на себя. Все ребята во дворе это знали, но молчали: кому охота с Чапой связываться, он большой, страшный…

А Анька случайно Михаилу Павловичу проговорилась.

До сих пор она помнит, как он тогда взглянул.

— А ты почему молчала?

— Зачем я буду говорить? — удивилась Анька.

— А если бы такое с кем-нибудь из наших?!

— Другое дело, — ответила Анька. — Тогда бы я обязательно сказала.

— Ясно, — вот тут Михаил Павлович и взглянул на нее так… Будто хотел навсегда раздружить с Анькой. — Чужие, значит, пускай пропадают? спросил.

Анька молчала.

— Знаешь, где этот Чапа живет? Пошли!

И они пошли к Чапе. А когда привели Чапу с магнитофонами в милицию, он заревел. И совсем он был не страшный! Противный, трусливый, носом шмыгал.

А Михаил Павлович кричал на какого-то милиционера:

— Обрадовались, что разбираться не надо, затюкали невиноватого, а этот юный негодяй живет припеваючи и смеется! Для этого вас тут поставили?!

Потом еще к тому мальчишке пошли, к Моте…

Ну, вот какое Михаилу Павловичу до него было дело, он ведь, Мотя-то, еще тогда в театр не записался. Сейчас-то поглядишь на него и не подумаешь даже, какой он год назад был тихий и перепуганный.

Значит, так: было у Моти несчастье, все про это знали, но не принимали близко к сердцу. А Михаил Павлович принял — и не стало у Моти несчастья.

Наверное, Михаилу Павловичу кажется, что чужих несчастий не бывает, все — его?

«Нет, неправильно это!» — сердито думает Анька.

У него же сердце больное, а не железное. Разве можно волноваться из-за каждого! И так в сердце трещина, а тут еще чужие несчастья! Нападают на него, как пиявки! Да, наверняка чужие несчастья похожи на пиявок Анька видела их в аптеке, в банке — черные, противные! Только у них, наверно, еще и зубы есть — такие кривые и огромные, как у саблезубых тигров… Как вцепятся чужие несчастья зубами в сердце!

Анька ежится. Правильно директор сказал, что нельзя их близко к сердцу. Видно, они так устроены: тех, кто идет себе мимо, не обращая на них внимания, они и сами не трогают — понимают, что бесполезно. А как почуют, что у человека доброе сердце, так и кидаются всей кучей…

«Что ж это получается? — тоскливо думает Анька. — Если ты добрый, то у тебя будет болеть сердце, может, ты из-за этого и вовсе помрешь! А если тебе на всех плевать, то живи на здоровье хоть сто лет? Несправедливо!»

— Не хочу я так, — бормочет Анька. — Он не должен…

Только разве Михаил Павлович послушается?

Что же делать?

Анька сидит за диваном, сжавшись в комочек, и думает, думает — изо всей силы…

И додумывается!

А если — напополам?!

Если Анька тоже будет — все несчастья близко к сердцу? Ведь тогда Михаилу Павловичу на половину меньше останется, вот что!

Она представляет себе черные, зубастые чужие несчастья, которые только и ждут, чтоб кинуться… Больно, наверно, будет… А Михаилу Павловичу не больно?!

«Ладно, уж как-нибудь вытерплю! — решает она. — Все, с завтрашнего дня!» — И вылезает из своего убежища.