Олег Верещагин - Мы живём на границе

Было сыро и холодно. Пласты тумана переползали с места на место. Темная масса с пофыркиваньем выдвинулась из них, раздвигая муть, ушла в сторону — лошадь… Часы показывали без пяти четыре. Немного ныла шея — от неудобного положения. Выползать из-под одеяла не хотелось. Очевидно, остальные придерживались того же мнения. Глеб видел только разноцветные затылки над одеяльными свертками.

"Покурить бы, — тоскливо подумал Глеб, ежась и засовывая ладони между коленок. — Серб и Володька не смолят, а вот у Петьки сигареты есть точно… Я, конечно, слово давал — в лагере не курить… но ведь мы и не в лагере, так?"

Конечно, это была отговорка, но курить хотелось очень. Где-то за туманом на пределе слуха клокотали вертолетные винты — наверное, облетали административную границу с Чечней. Глебу было трудно о ней думать, как об административной — на протяжении всех 90-х, сколько он себя помнил, граница была источником опасности, настолько явной и грозной, что даже мужчины в плавни иначе как с оружием и большими группами не ходили. Да и сейчас — так ли много изменилось? Глеб много раз встречался с мальчишками из станицы Большаковской, почти полностью заселенной терцами, выгнанными из Чечни — они и не скрывали, что старшие учат их: готовьтесь и ждите, при первой же возможности заберем назад все земли до Терека, чеченцы на них права не имеют. Конечно, по телевизору говорили совсем другое — о мире, о согласии — но Глеб не верил телевизору, а верил своим ушам и глазам, говорившим ему: нет никакого мира.

Так, стоп. Рыжий — это Володька. Темно-русый — это Петька. Совсем черный — это Мирослав. А?..

Одна лежанка была пуста. Сергей куда-то умотал.

Нет, Глеб не запрыгал от беспокойства. Мало ли что и как? Но с другой стороны — Сергей нездешний, с амнезией… Мало ли что? К тому же туман.

Глеб прислушался к себе. Спать ему не хотелось. Нет, днем будет тянуть в сон, где-то после полудня, но пока уснуть не удастся. Откинув одеяло, он несколько раз шмыгнул рукой по волосам, встал, потянулся и, на всякий случай зацепив за край кармана «байкер», пошел в сторону низинки, где протекала речушка. В первые несколько секунд ему показалось, что очень холодно, но потом это ощущение прошло, только трава обжигала ноги росой.

Возле речушки никого не было, кроме азартно устроивших толкучку за завтраком комаров. Глеб, отгоняя их размашистыми движениями, побродил по мелководью, задумчиво умылся. После росы вода казалась теплой, словно подогретой на огне. Даже выбираться из нее не хотелось, но Глеб вылез и пошагал на курган.

Примерно с половины склона тумана не было — верхушка Седого Кургана поднималась над белесым волокнистым морем, простиравшимся во все стороны, сколько хватит глаз. Солнце еще не взошло, местами из тумана поднимались деревья. Сперва Глебу показалось, что Сергея и тут нет — но потом он увидел, что тот сидит на восточной стороне, прямо на земле, почти полностью скрытый ковылем. Он то ли правда не слышал, как Глеб подходит, то ли ему было все равно — скорей все равно, потому что Глеб, подойдя вплотную, увидел, что щеки у Сергея мокрые, и не от росы. Он смотрел туда, где должно было взойти солнце, сцепив руки на коленях.

— Ты так не уходи, — Глеб сел рядом (земля оказалась теплой). — Мало ли что.

— А… — Сергей даже не пошевелился.

— Не «а», а не уходи, — повторил Глеб. — Это тебе что, шутки?

— Мне сны снятся, — голос Сергея сорвался, словно от крика, он сглотнул и продолжал: — Я во сне все помню — кто я, откуда, что со мной было, вообще все-все. А потом просыпаюсь — и как ножницами отрезает. Пытка такая…

— Ладно тебе, — Глеб сорвал метелку ковыля, встал: — Пошли, а то и то из наших еще проснется, тоже искать побегут. Да и не надо тут просто так сидеть.

— Пошли, — Сергей встал, мазнул по лицу рукой. — Мне умыться надо…

— Ну и пошли к речке.

Они неспешно спустились в туман, ставший, кажется, еще гуще. Сергей спросил:

— Я даже не знаю, как мне теперь быть.

— Да никак, — как можно беззаботней отозвался Глеб. — Будешь у нас жить, пока атаманы через Москву твоих не отыщут.

— А если не отыщут?

— Отыщут… Или сам вспомнишь. Эта, как ее, амнезия — она проходит. Сам говоришь — снится, значит, и наяву вспомнишь. Может, сразу, а может — потихоньку. Тебе врачи что говорили?

— Говорили — от стресса, — вздохнул Сергей. Глеб хлопнул его по плечу:

— Ну вот! Раз это не от битья там или чего, а от стресса, то точно пройдет. У нас один так вот с войны приехал, дружки привезли — вообще без башки, он даже имени своего не помнил. Пожил три месяца, а потом утром как-то встает — и все прошло, начисто, все-все вспомнил, — Глеб махнул рукой.