Олег Верещагин - Мы живём на границе

— А, Глебыч заехал! Пить хочешь? Тебе чего — воды, квасу… — он хитро подмигнул, — …пива?

— Воды налейте, пожалуйста, — Глеб достал из кармана листок блокнота. — Вот, господин войсковой старшина просил вам передать.

— Конечно, конечно, — Ван просмотрел бумажку, кивнул: — Скажи — все сделаем, быстро сделаем… Пошли, попьешь, пошли в дом, там прохладно, — и он первым поспешил к высокому крыльцу.

Глеб зашагал следом — но сделал всего десяток шагов, повернувшись к сараю, на двери которого висел замок — она как раз содрогнулась от удара изнутри, что-то неразборчиво прокричал человек.

— Это кто? — Глеб споткнулся. — Кто там у вас?

— А, там? — Ван тоже остановился, повернулся. — Рабочий. Напился вчера ночью и буянит, едва скрутили… Пошли в дом, пошли.

— А, — Глеб сделал еще шаг — и снова остановился — в дверь нанесли второй удар, и сорванный мальчишеский голос закричал уже отчетливо:

— Кто там?! По-мо-ги-те!!!

— Рабочий? — Глеб не двигался с места. В дверь били еще и еще. Ван пожал плечами:

— Да мальчишка, бомжонок тоже… Мало того, что пьет, еще и вороватый, спасу нет… Пош…

— Погоди-ка, — Глеб мотнул головой в сторону сарая. — Ну-ка откройте… пожалуйста.

— Да зачем, Глебыч? — Ван скривился. — Он еще не проспался, сам слышишь, сейчас, не дай бог, какую доску подхватит, тогда…

— Откройте, — приказал Глеб. Ван помедлил, вздохнул, пожал плечами:

— Ну сейчас. Ключ принесу, — и поспешно исчез в доме.

Глеб, не очень спеша, подошел к сараю. Удары прекратились, но через дверь слышалось дыхание.

— Ты кто? — спросил Глеб. Но ответа не получил. Из дома истошно закричал кореец:

— Сорвался, ай-я, сорвался, спасите!

Обернувшись, Глеб увидел только одно — по тропинке на него молчаливой белой молнией несся угловатый, словно собранный из детского конструктора, большеголовый пес, в пасти которого, казалось, ничего нет, кроме сотни зубов.

Это был бультерьер.

Глеб никогда раньше не видел у Вана собак, а теперь понял — глупо, конечно, какая плантация без собаки? Бультерьер — тупая злобная тварь… Молнией промелькнули в голове все истории о вырванных животах, перегрызенных в муку костях, откушенных головах… Но это были мысли, а не действия. А сделал Глеб только одно.

Бультерьеры почти не чувствуют боли. Но Глеб и не сделал ему больно, он просто убил похожего на спятившего робота пса одним ударом нагайки в лоб.

И только после этого ощутил, как подкашиваются и дрожат ноги.

Он любил собак. Но лежащую возле его сапог помесь крысы и крокодила невозможно было воспринимать, как собаку, друга и защитника. В псе было столько же общего с овчаркой или сенбернаром, как у маньяка-убийцы с человеком. Поэтому Глеб просто перешагнул через труп с протекшей через оскаленные зубы кровью и пошел к дому, играя нагайкой и переводя дух. Про себя. Незаметно.

Ван еле сползал с крыльца, придерживаясь одной рукой за перила, а другой прижимая сердце. В этой руке был ключ.

— Сорвался… — простонал кореец. — Как ты его… это вот везение… я уж думал…

Глеб взглянул в его узкие глаза и, уловив хвостик страха, прижал его каблуком…

…Ван судорожно мыкнул и медленно перевел взгляд на руку — ту, что лежала на перилах. В миллиметре от пальцев лиственничный брус был перерублен на четверть длины ударом нагайки.

— Вырвалась, — сказал Глеб. — Неудачно, а если б по руке? Пойдемте, покажете, какой там у вас малолетний преступник… Пойдемте, пойдемте… а то ведь опять вырвется, не дай бог. Господин Ван, вам не рассказывали, как наши прадеды германских кирасир нагайкой наповал убивали, с одного удара? Тюк по каске — и лапти врозь…

Нехотя, косясь на Глеба, кореец открыл сарай — тяжело лязгнул выпущенный им из рук пробой. В небольшом помещении, почти сплошь заставленном какими-то инструментами, в неудобной позе лежал на полу мальчишка лет 12, загорелый дочерна, здорово грязный, одетый только в вылинявшие шорты, с копной растрепанных светло-русых волос. Он приподнялся на локте — и Глеб понял, что руки у него скованы за спиной в запястьях, а другой цепью — притянуты к так же закованным ниже щиколотки ногам. Из-под колец цепей сочилась кровь, на острие какой-то бороны висел мокрый, разлохмаченный тюк кляпа. Глаза у пацана были сумасшедшие.

— Буянил… — Ван улыбнулся, — я же говорю… вот и пришлось…

— Врет он все! — отчаянно и напропалую закричал мальчишка, катаясь по полу.

— Врет, дяденька! — кажется, он толком не соображал, кого видит перед собой, только понимал, что Ван этого человека боится. — Я мать ищу! Я правда мать ищу! Я к нему нанялся на месяц, подработать, пахал с утра до ночи… — мальчишка говорил яростно, но ни разу не матюкнулся (Глеб представил, как бы «излагался» сам в подобной ситуации!) — Он соврал, что заплатит! А сам! А сам! — мальчишка что-то никак не мог вытолкнуть из себя, завозил щекой по полу: — А сам!.. Спросите его, что он вчера со мной… сделать хотел! Я его укусил, там, за плечо укусил! А он меня сюда! Сказал — без воды я быстро поумнею! Я!.. — и мальчишка закатился в истерическом плаче.