Александр Преображенский - На воре шапка горит

— Гав! Гав! Гав! — выстрелила злобным лаем дыра и захлебнулась страшным ревом со свирепым бульканьем.

— Я же говорил, — нагнулся Митя и заглянул в щель рядом с головой Петровича.

В желтом электрическом свете блеснула ненавистью пара разгневанных глаз, страшной местью сверкнул оскал белых клыков, дыхнула яростью алая разверстая пасть.

— А ну вылезай, паскудник! Ко мне, Дантес! Ко мне! — скомандовал Петрович.

Уговаривать ризена пришлось довольно долго. Лишь минут через пять, опомнившийся и пристыженный, с униженно прижатыми ушами, с поджатым хвостом, выполз из дыры провинившийся пес и сразу завалился на спину, задрав все лапы возле ног хозяина.

— После будешь просить прощения, — сурово отодвинул его по земле Петрович, оторвал еще одну доску и полез внутрь. Митя просунулся за ним.

Да, это было настоящее воровское пристанище. Кладовая. Здесь Дантес собирал, копил и прятал от мира свое несметное богатство. По всей площади темного пространства под крылечком, образуя сплошную лежку, было разложено и утрамбовано украденное и подобранное. Чего тут только не было — старые и новые примятые черным боком ботинки, сапоги и валенки, летние босоножки и домашние тапочки, две сумки Тамары Ивановны, ушанка военного образца, чей — то потерянный кошелек с пятьюдесятью рублями и много еще всего, что утешало, грело, развлекало и наполняло гордостью душу этой необычной собаки. В самом дальнем углу особняком стояла прислоненная к внутренней ~то — роне ступеньки лесенки старая покрышка от колеса «Запорожца».

— Да, — сказал Петрович, — он и Панкратова обокрал

— Он умный. Такой любого обманет, не то что этого.

— Как он только протащил колесо в щель. Это ж надо было боком поставить. Вот бестия.

— Вы уж его не ругайте, — заступился за Дантеса Митя. — Знаете что, и вещи у него все не отбирайте. Возьмите то, что вам действительно нужно. А остальное ему отдайте. Это ведь все его игрушки. Должно же и у пса быть свое хозяйство. Я ему еще игрушек принесу*

— Пожалуй, ты прав, — второй раз на день вынужден был признать Митину правоту Петрович.

Собачий лаз под лесенку фермер зашил новыми досками. Вещи, пригодные к употреблению, унес в дом, а весь остальной хлам свалил в кучу возле своего крыльца.

— Пропали мои дела на сегодня, — сетовал он, прощаясь с Митей. — Буду сейчас этому обалдую будку сколачивать. Пусть там склад устраивает. Вон сколько ему оставил.

— Но список я вам все равно принесу, — пообещал Митя.

Петрович только крякнул.

Митя вошел в Дубки через проходную и двинулся по главной линии с шиной в руках. Он специально старался идти по самой середине улочки. И вовсе не потому, что был так горд содеянным. Только полный дурак может гордиться разоблачением собаки, пусть даже такой умной, как Дантес. Просто Мите хотелось, чтобы как можно больше дачников увидели и узнали, что первая из краж оказалась недоразумением. И что Митины друзья из Зараева не имеют к этому никакого отношения.

За воротами участка с хромым «Запорожцем» никого не было. И хотя не было также собаки, Митя не стал туда заходить.

— Хозяин! Хозяин! — заколотил он по одной из досок маленькой калиточки.

Панкратов вышел из двери дома.

— Ты что шумишь? Опять за шинами пришел? А ну давай отсюда!

— Вот вам ваша шина, — Митя перекинул гигантский резиновый бублик через калиточку, и тот плюхнулся с другой стороны, подняв с земли бурое облако пыли.

Старик надолго онемел и остолбенел от изумления.

Когда ж пришел в себя, бесцветные губы сложились в тонкую ехидную улыбочку.

— Вот так, значит. Значит, нашлось колесо. Вернул, значит. Испугался, что я все папе — маме твоим доложу. А я все равно им все расскажу. Я это так не оставлю. Пусть тебя выдерут, поганца! Будешь знать, как воровать.

Чуть — чуть Митя не назвал Панкратова дураком и еще чем — нибудь похуже. Еле — еле сдержал рвущиеся наружу эпитеты. Наверное, поэтому всю оставшуюся дорогу домой он отдувался, как после тяжелой работы, и время от времени покачивал головой.

Своему первому успеху Митя радовался до самого вечера. Ведь это был не только первый шаг к оправданию его друзей, но и шаг к обретению былой личной свободы. Которая ему так нужна. Но он опять не спешил. Он себя сдерживал. Единственное, что Митя сообщил за обедом Любови Андреевне, так это то, что он выходил за пределы поселка и был в гостях у Петровича. А про то, как первое колесо разыскал, ничего не сказал. Так даже лучше. Пусть все это сами узнают. От других. Пусть даже припрется Панкратов, если у него хватит смелости. Сто раз на это плевать. Теперь у Мити свидетели есть. Тот же Петрович и Тамара Ивановна. И это даже лучше, если его сначала будут ругать, а потом поймут свое заблуждение. Тут — то им станет стыдно и они задумаются — кто прав, а кто виноват.