Александр Преображенский - На воре шапка горит

— Полный маразм! — не выдержал Митя и от огорчения не сел, а плюхнулся на ступеньку крылечка, обхватив ладонями голову, благо его уже никто не держал.

Видимо, решив, что обвинение наконец победило, Кобзарь поставил вопрос о мере наказания.

— Ну что будем делать? — спросил он.

И поначалу никто ему не ответил, но уже через несколько мгновений Панкратов предложил:

— Выдрать его надо, поганца. Митя криво усмехнулся и напомнил:

— Телесные наказания в России запрещены законом.

— Митя, что еще за Дантес? — ухватилась за соломинку защита в лице Любови Андреевны.

— Ризен Петровича, — опять усмехнулся обвиняемый. — Этой весной приблудился. Умный, как черт.

В этот момент Виктор начал чесать себе темя.

— Какой еще ризен, что ты плетешь? — не давал увести в сторону следствие Кобзарь.

— Вот спросите у него, — Митя указал на Виктора. — Мы сегодня с Петровичем под крылечком сторожки нашли логово этой псины.

— Нашли, нашли, — вынужден был согласиться под недоумевающими взглядами сторож.

— Ну вот, — сам взял дело защиты в свои руки обвиняемый. — А в этом логове я нашел шину от его «Запорожца», — теперь Митя указал на Панкратова. — Лежала в углу под лесенкой. Я ему эту шину вернул, а он за это хочет меня выдрать.

— Виктор, — вновь подняла тяпочку Любовь Андреевна, — почему вы не сказали об этом раньше?

— А я что? — пожимая плечами, сразу сдал на полшага назад Виктор. — Я не знал. То есть про логово, что они нашли, знал. А там про шину какую — то… Я и не смотрел, и не видел. Что, мне больше всех надо?

— Но вот это… — потряс блокнотиком, хотя уже не так уверенно, обвинитель.

— А что это? — отмахнулся Митя. — Это мое дело, вот что это.

— Э — э, нет, — не сдавался Кобзарь. — Это тоже надо объяснить. Одно колесо, это правда, никто воровать не будет, кроме глупой собаки.

— Поумнее вас.

— Митя! — строго глянула на внука Любовь Андреевна.

— Ишь, как хамит, — покачал головой Панкратов. — Я б его все — таки выдрал.

— Тебя самого недодрали в детстве, — вдруг разозлилась бабушка. — Что вы там говорили насчет колеса? — обернулась она опять к Кобзарю.

— То, что одно колесо и вправду никто воровать не будет, а у меня украли все четыре. Четыре! Виктор подтвердит, что я говорю правду.

— Ну, — подтвердил сторож. — Так и было. Взяли их прямо из сарая, ночью в среду на прошлой неделе.

— Ну и что? Он тут при чем? — напирала бабушка.

— Как при чем. Он же даже не возражает, что дачи с машинами переписывал. Зачем?

— Да, зачем? — вякнул и Панкратов.

— Опять, что ли, что — нибудь сперли? — послышался от ворот еще один мужской голос.

Митя вскочил, он узнал Петровича.

— Пока нет, — обернулся Кобзарь. — Наводчика поймали.

Николай Петрович вошел на участок, имея вид чрезвычайно серьезный. Подошел и встал рядом с Митей.

— Кто ж наводчик? — спросил он.

— Вот, — указал на Митю блокнотиком Кобзарь.

Петрович даже глаза прикрыл на вздохе.

— Знаешь, Игорь, — сказал он, — иди домой, ладно?

— Это почему?

— Потому что я его знаю, никакой он не наводчик. Балбес он, вот это правда.

— Да, а это что? — Кобзарь опять сунул чуть ли не в нос Петровичу блокнотик.

— Что?

— Наводка и есть. Здесь все дачи переписаны с машинами. И юн даже…

— Ну — ка дай, — Петрович выхватил блокнотик из руки Кобзаря одним движением прежде, чем тот успел что — либо сделать. — Ерунда, — сказал он, рассматривая Митину писульку. — Никакая это не наводка, это мы с ним поспорили. Он говорил, что «Москвичей» в поселке больше, а я говорил, что «Лад». Вот он и проверял это. Верно? — Петрович глянул на Митю.

— Ну верно, — согласился тот.

— Так что ж ты молчишь? — взъярился Кобзарь.

— Так вы ж слова сказать не даете.

Конец препирательствам положила Любовь Андреевна. Тяпочка взметнулась так, что Кобзарь сразу посчитал инцидент исчерпанным. Виктор быстро попятился, а Панкратов, как молодой, первым выскочил за ворота.

— Все, — сказала бабушка, — еще раз его так приведете, добра от меня не ждите.

Никто вроде бы в этом уже и не сомневался. Петрович ушел последним, выдержав шквал упреков за дурацкие споры.

— А я ему еще сегодня говорила, — сокрушалась Любовь Андреевна, — к Николаю Петровичу можешь идти без спроса. Все, до родителей никуда больше не пущу. Будет сидеть дома. Вот приедут, тогда пусть решают.

Петрович подмигнул Мите от калитки, но тот не смог даже улыбнуться. Ему никак нельзя было теперь сидеть взаперти. Только выхода вроде бы не было, ни с участка, ни с территории Дубков, а вместе с тем и из создавшейся ситуации.