Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль

– Ну, ежели увижу их. Офицера—то наверняка.

– А второго?

– Не знаю, – просто сказал Пахом, все так же смотря в пол.

– Если увидишь?

– Не могу знать, Ва… Иван Дмитриевич.

– Придется тебе, Пахом, посидеть у нас.

– За что? – прямо таки выдохнул Игнатьев, наслышанный о полицейских порядках в столице.

– Не за дело. – улыбнулся Путилин, – посмотришь и скажешь, узнаешь того третьего господина или нет.

– Коли так. – взгляд Пахома повеселел.

Когда сыскной агент вышел с Игнатьевым, чтобы проводить в помещение, где тот мог подождать, Иван Дмитриевич, не отрывая взгляда от лежащей бумаги на столе, произнес:

– Готовы, Иван Иваныч, к заключительному акту сией затянувшейся пьески?

– Готов—то, готов, но не спокойно на сердце, – откровенно признался надворный советник.

– Так всегда, – Путилин снял с вешалки пальто, – всегда присутствует проклятое волнение, словно идешь в первый раз в бандитское логово.

– И у вас? – выдохнул Соловьев.

– А я что ж по—вашему бесчувственный пень, что ли? – Засмеялся Иван Дмитриевич и вышел из кабинета.

По дороге в Мытнинский переулок заехали за приставом в участок на Сьезжинской, но штабс—капитана Мироненко там не оказалось и вместо него поехал помощник – коллежский регистратор Холодович, который был только рад лишний раз посмотреть со стороны на работу сыскной полиции, в особенности за Путилиным, о котором он много был наслышан, но не разу не присутствовал при таких мероприятиях. Потом завернули в околоток, где околоточный по обывательскому надзору Матвей Евлампиевич, казалось, только их и ждал.

К дому Власова подъехали на трех экипажах. Соловьев в нетерпении соскочил с подножки первым и посмотрел на дом, словно видел в первый раз. Иван Дмитриевич. Отдуваясь, словно старый человек, медленно спустился на утоптанный темный снег, сейчас Путилин напоминал какого—нибудь высокого чиновника, заботящегося, чтобы его жесты показывали важность и величие. Он остановился подле надворного советника, уперши трость в деревянную мостовую.

– Что, Иван Иваныч, наш убийца здесь проживает?

– Так точно. – по военному ответил Соловьев, почему—то нахмурив брови, – вон там, – и он рукой указал на освещенный изнутри свечным светом провал окна.

– Тогда стоит навестить, – и Иван Дмитриевич направился к крыльцу.

Дверь открыла женщина пожилых лет в белом чепце и белом фартухе.

– Что вам угодно? – произнесла она низким грудным голосом, не вязавшимся с ее обликом.

«Как у Глаши», – мелькнуло в голове у начальника сыска, он улыбнулся и тихим спокойным голосом сказал:

– С визитом к господину Синельникову.

Горничная посмотрела на стоящих за спиною Путилина людей, в глазах мелькнула тень беспокойства, но увидев среди присутствующих знакомое лицо околоточного, заметно успокоилась.

– Какова цель вашего визита и как доложить?

– Исключительно частные дела, а доложите, что просит принять статский советник Путилин. – добродушная стариковская улыбка не сходила с путилинских губ, хотя недавно только минуло сорок четыре, и отнести начальника сыскной полиции не мог никто.

– Подождите здесь, – горничная указала на небольшую комнату для ожидания, через минуту она спустилась по лестнице и, предчувствуя нехорошее, даже не предложив снять верхнее платье, нахмурившись, произнесла:

– Прошу следовать за мною. Тимофей Игнатьевич вас ждет.

Иван Дмитриевич расстегнул пальто, было в доме жарко натоплено, снял шапку и последовал за горничной, следом шел Соловьев, два сыскных агента, помощник пристава, какой—то полицейский из участка и замыкал шествие околоточный, подкручивавший от волнения на лице ус.

Они вошли в кабинет, который представлял собой большую уютную комнату. Вдоль стен стояли шкапы с книгами, темные плотные занавески висели на окнах, кожаная обивка стульев с прямыми спинками была потертой. В высоком резном кресле у письменного стола, на котором были аккуратно разложены толстые книги в кожаных переплетах и пачки бумаг в синих обложках, вполоборота к вошедшим сидел Синельников. Ровный свет лампы, на которую Тимофей не надел абажура, лежавшего рядом с правою рукою, осветил переплеты книг. с стен смотрели портреты литераторов. Носатый со свесившейся на лоб прядкою волос Гоголь невесело смотрел на хозяина и, казалось, в чем—то его укорял. Кокетливо выглядывал в щегольском пиджачке седовласый Тургенев, рядом Пушкин, Лермонтов, и каждый из них бросал недобрые взгляды, кто на Синельникова, кто на вошедших, от присутствия которых в кабинете вдруг стало тесно и он не казался теперь таким большим.