Андрей Воробьев - Дело диких апостолов

После такой выволочки разъяренный участковый прибыл в офис «Капители» желая как можно скорее узнать: с каким Кравчуком и с какой Верховной Радой возникли проблемы у хозяев фирмы. И надо же, какое совпадение, едва он вошел, раздался звонок. Секретарша шепотом сообщила милиционеру: звонят те самые.

Сержант взял трубку. Голос на том конце провода был знаком, но сейчас он звучал благодушно.

— Здоровеньки булы, Шарапов. Передай хозяину этой конторы, что должок его запродан.

— Кому продан?

— Какая тебе разница? Запорижским хлопцим. Они ребята крутые, так что пусть не дурит. У них профессия такая — долги выколачивать.

— Как выколачивать?

— Тай песнями и плясками. Ты хозяину обязательно так и передай.

Сержант хотел задать пару вопросов, но на том конце провода уж бросили трубку.

О том, что следовало сделать в этой ситуации, участковый Ващук думал недолго. Он взял лист бумаги и начал писать. Слишком уж хорошо запомнил сказанное майором и хотел на этот раз не ошибиться.

«Согласно звонку, поступившему в 12–45 минут, долг фирмы «Капитель» продан неизвестной русскоязычной криминальной группировке, осуществляющей свою преступную деятельность в окрестностях города Парижа»…

…Посередине столика, накрытого Леночкой Азартовой к возвращению Тома из ванной, как законный властелин красовался скромный тортик гостя, выложенный на старинную фарфоровую тарелку…

— Тебе часто приходилось стрелять, Паша?

— Последний раз три дня назад. Может, ты хочешь спросить, приходилось ли мне убивать? Да, приходилось, совсем недавно. Тоже три дня назад.

Уже было недалеко до полуночи, а Тому так и не удалось сделать самое главное, из того, что он надеялся совершить в городе. Ему не удалось отдохнуть от войны.

Виной, конечно же, была не Лена, естественно, задававшая глупые вопросы. Просто, чем привычней, чем уютней была обстановка вокруг, тем меньше верилось в подлинность происходящего. Обычные настенные часы, обычно негромко напоминавшие о своем существовании, постоянно призывали поднять глаза и убедить, что от ночи — единственной ночи, которую удалось провести в родном городе, осталось не так и много. Да и в родной стране не пробыть больше сорока восьми часов. Потом придется вернуться в единственную реальность, реальность войны…

Которая была даже здесь. Тому хотелось протереть глаза, но он снова и снова глядел на Лену, и видел вокруг не мебель и ковры, не старое пианино, которым так любят мучить детей, а рощицу и себя в укрытии, с биноклем, напряженно обшаривавшего взглядом пространство на полтора километра. Скорее всего, враг если и появится, то с юго-востока, но на этой войне вера в «скорее всего» уже погубила многих и то, что осталось за спиной ненамного безопасней оставлено сзади. В любую минуту к небу могли взметнуться поднятые взрывом кучи земли, посыпаться срезанные ветки. Или, самому увидеть мелькание среди кустов, успеть отдать приказ и взять на прицел крадущиеся фигурки.

Даже сами бои не так запоминались, как это бесконечная игра, кто кого пересидит, кто кого перенаблюдает. Тишина засады была самым ужасным звуком. Поэтому Том хотел, чтобы Лена болтала и болтала. Причину появления Павла в родном городе проскочили быстро. Гость начал было что-то говорить про Тома, но хозяйка перевела разговор на другую тему: ее больше интересовала война.

— Том, извини меня за этот вопрос. Я все-таки не поняла одного: почему ты там оказался? Умоляю, не говори про славянское братство. Ты всегда был к этому равнодушным в школе и я сомневаюсь, что этому учат в нынешней армии.

— Я не знаю, сможешь ли ты понять. Когда я вернулся в Питер, то долго искал куда приткнуться. Хотелось найти нормальное дело. Не только по деньгам. Просто, себя уважать и чтобы меня уважали. Поэтому я там и оказался. Самое главное — там я нужен. Понимаешь, сотни людей, для которых я как врач. Которые без меня сейчас не были бы живы. Если бы я здесь устроился охранником в какую-нибудь фирму — куда еще идти — она бы лопнула через год и все в прошлом. Или осталась бы, но там про меня забудут. А в Боснии и через десять лет я смогу найти людей, которые живут только благодаря мне. И я не представляю, за какие деньги можно купить такое чувство. Будь у меня с детства другие наклонности: пошел бы во врачи.

Шампанское было уже выпито, в основном Леной (Том испытал легкое раздражение, похожее на ревность, когда понял: подруга научилась пить). Теперь она достала из бара бутылку коньяка, как сразу определил Том, очень дорого и хорошего.