Иван Петров - Балашихинское шоссе

– Ты его точно признала? – спросил серьёзно Володя. – Почему не сказала мне сразу? Я бы подстерёг его! Он решил бы, что ты одна, и наверняка бы к тебе полез!

– Вовка! Ты что? – воскликнула Инна. – И не думай связываться! Мне самой от страха не по себе, а ты ещё хочешь нас с Машкой как наживку для него оставить! Я и говорить-то не хочу при ней об этом!

– Да, верно, – сказал он. – Ладно, идите домой.

– А ты куда?

– Прогуляюсь немного.

Он махнул рукой и вскоре исчез за вагонами.

Уже смеркалось, когда Володя вышел со стороны станции к домам на посёлок им. Орджоникидзе, называемый «базой». Инна была права, впрочем, Володя и сам знал, что спрятаться здесь с наступлением темноты проще простого. Деревья и кусты, растущие во дворах домов и у подъездов, представляли собой великолепное убежище для того, кто замыслил неладное. Рева хорошо знал это место ещё с детства, когда он с приятелями любил тут похулиганить. По тропинке, ведущей от железной дороги, он вышел к углу пятиэтажки. Слева от него находился сквер, в глубине которого стоял столик со скамейками, где мужики «забивали козла» 54 54 «Забивали козла» – играли в домино. . Иногда стук фишек домино об столешницу был слышнее возгласов играющих. За сквером горели огни в окнах девятиэтажного дома, пожалуй, единственного высотного дома здесь. Возле него проходила узкая подъездная дорога с бордюрами. Она также обходила угол пятиэтажки, стоящей в ряд с тремя другими, и шла вдоль них, скрываясь вдали во тьме. Фонари, горевшие над ней, освещали небольшое пространство вокруг. Их свет почти не проникал в заросли и становился совсем тусклым и зловещим во время тумана. Кроны деревьев нависали сверху тёмной завесой и отчасти загораживали собой верхние этажи домов от взора прохожего.

Впрочем, зарослями назвать эти дворы нельзя, поскольку днём они выглядели совершенно иначе. Их оживляли своим присутствием тётки, развешивающие бельё на столбах, мамаши с колясками, дети, играющие в песочнице. Здесь было светло и уютно. Кусты шиповника и розы распускались цветами. Сверху казалось, что всё утопает в зелени и не видно, что творится внизу, лишь крыши домов выделяются отдельными островками.

Володя прошёл дальше к старому двухэтажному дому. Здесь всё погрузилось во мрак. Из какой-то квартиры сверху раздался звук бьющейся посуды и брань. У подъезда Рева заметил женщину с двумя детьми и пожилую тётку, которая качала головой и охала: «Да, что же это творится, а?» Она смотрела на открытое окно, откуда раздавался шум, затем обернулась к приближающемуся Володе, будто ожидая в нём участие. Женщина увела детей в соседний подъезд, а тётка, глядя на них, причитала: «Ах вы, сиротинушки! И нет ведь управы никакой на этих пьяниц!» Она с беспокойством снова посмотрела на окно. Во тьме возле подъезда Рева заметил огонёк чиркнувшей спички. Он подошёл ближе и разглядел невысокого мужичка преклонных лет.

– Огоньку не будет? – спросил у него Володя, доставая сигарету.

Мужичок дал ему прикурить. Рева молча затянулся, выпустил дым и спросил:

– Что за шум?

– Где? А, это! – тот закашлялся. – Да Витёк опять разбушевался! Видать, мало выпил, не пробрало! Он, это, жену свою гоняет. Как напьётся, так и пошла канитель! Сживёт он её со свету когда-нибудь! Почти каждый день колотит! Жалко уж бабу, чем она ему не угодила? Бывает, как заорёт посреди ночи, как резаная! И спать-то мешают!

– Что же она живёт с ним? – спросил Володя.

– Да кто его знает? Может, уйти боится. Отец её, с ними живёт, старый и больной. Куда с ним? Двое мальцов у ней, вот уж нелёгкая им досталась!

Тётка, услышавшая разговор подошла к ним.

– Да что там? – бойко воскликнула она, не скрывая возмущения. – Ночью, иной раз выгонит её из дома по пьяни вместе с детьми. А бывает, и сама с ними бежит из квартиры к соседям, боится, как бы всех не зарезал. Да, точно говорю: он, если что не так – сразу за нож хватается. Топор она от него уж спрятала. В ванной запиралась, а он дверь рубил. Милицию вызывали, так он при них тихий, мол, не было ничего, напраслину наводят, а выпить никому не возбраняется! Она с детьми молчит. Страшится, что он ещё пуще потом взбесится.

– А не чокнулся ли он, в самом деле, раз уж детей не жалеет? – поинтересовался Рева.

– И то верно! – оживился тётка. – Горячка у него! Видано ли, квартиру свою поджигать? А то залезет на стол, зажжёт бумагу, скомканную колбасой, и орёт: «Гори, гори, моя звезда!». А потом бросает её в потолок. Раздевается догола и бегает по квартире! Срам-то какой!