Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши - «Код да Винчи» и саги Толкиена

– А если ты, пёс, ещё раз назовёшь её бабой, – заговорив вновь, вождь уже не таился, и его слова стали слышны ближайшим гребцам даже за скрипом уключин, – то я прикажу Хомче отрезать твой поганый язык. Мне спокойней будет, а твой бог Иесу тебя и без этого услышит. Верно? Руки-то тебе Хомча оставит, чтобы смог креститься. Верно, Хомча?

Услышав своё имя, одноглазый гигант на время перестал грести, несколько мгновений выжидал, не последует ли более конкретного приказа, а, не услышав его, снова налёг на весло. Он явно сожалел, что не удалось развлечься, отрезав чего-нибудь этому латинянину. Правда, настроения своего не выдал: подмигнул и улыбнулся П е тро, обнажив желтые, крупные, как у лошади, зубы. Но даже улыбка этого циклопообразного существа способна была нагнать икоту. Правда, за два года, что П е тро находился в войске Чекура, он уже попривык к виду главного его телохранителя и, тем не менее, невольно поёжился от такого проявления чувств. Спустя какое-то время, при смене гребцов, принимая из рук Хомчи лоснящуюся горячую рукоять весла, ещё раз встретился с его взглядом, и тот ещё раз подмигнул ему, но уже не как ускользнувшей жертве, а как равному. Впрочем, никаких иллюзий по этому поводу П е тро давно не питал. Не верь, не бойся, не проси – таким было главное негласное правило, которое позволяло жить достойно среди этих людей. Только поступки определяли их истинную сущность, расставляя по ступеням своеобразной иерархии, на пике которой незыблемой глыбой высился Чекур.

Вождь, отвязавшись от назойливой заботы бывшего римлянина, натянул до носа покрывало из соболиных шкур и постарался задремать. Но если блохи перестали одолевать – ценность этого меха заключалась не только и даже не столько в красоте и мягкости ворса, а в том, что его не выносили паразиты, то от мыслей так просто было не укрыться и не отгородиться. Правда, приняв решение идти выше по неизведанной реке, он словно отрубил все сомнения, и они его больше не терзали. Однако это было сродни тому, как он сумел отогнать волков от своего стада, но перед мошкой – мыслями о повседневных делах, роящимися в голове – чувствовал своё бессилие.

Каждый свой шаг, каждое своё действие необходимо было контролировать и вместе с тем постоянно чувствовать, как и чем дышит его племя. Теперь уже Чекур не сомневался в том, что Сельвуна – так реку называет местный народ, а себя – сельвинами – не приведёт их в родные края. Так что придётся не только зимовать на её берегах, но и обосноваться на них. Осталось лишь выбрать подходящее городище и разыграть действо явления и уграм и сельвинам новой богини Вальги. Она станет символом не только новой веры, но и мощной, доселе не виданной в этих краях общности людей, подчинённых одному Божеству и одному человеку.

Именно поэтому нельзя было давать своим воинам почувствовать равнодушие к происходящему, что без боевых стычек сделать весьма непросто. Вот и сейчас вместо того, чтобы просто отмахнуться от П е тро с его врачеванием, он столкнул его с Хомчей. Можно было не сомневаться, что те в свою очередь момент напряжённости передадут ещё кому-то.

Молока бы он сейчас действительно выпил. Тут латинянин прав – согретое, да ещё с мёдом, оно определённо пошло бы на пользу. При мыслях о молоке Чекур потеплел душой, приятные воспоминания стали проникать через лёгкую зыбь одолевающей его дремоты. Ещё бы им не греть душ, ведь сам великий Аттила нарёк его Молочным горном.

Было это в начале похода гуннов на Фракию и Иллирию, во время которого они разрушили немало городов и крепостей, дошли до знаменитых Фермопил и приблизились к окрестностям Константинополя. За пять лет до этого, после смерти не имевшего своего потомства гуннского кагана Ругиллы, власть над гуннами перешла к его племянникам Аттиле и Бледу – сыновьям его родного брата Мундзука, получившего смертельную рану, когда его отпрыски ещё и тетивы натянуть толком не могли. Младший из братьев – Аттила сразу же, как пришёл к власти, стал жить мыслью о великом походе на побережье тёплых морей. Его не останавливало то, что эти богатейшие земли принадлежали Византийской и Римской империям, которые, к тому же не без успеха, уже терзали готы, чуть раньше гуннов явившиеся в благодатные края. Наоборот, это лишь раззадоривало Аттилу, считавшего себя рожденным лишь для того, чтобы проводить жизнь в походах и войнах, что давало возможность грабить, подчинять, облагать данью другие, не способные противостоять его силе народы.