Игорь Сидоров - Никогда. Высокие технологии, любовь и смерть в холодной стране

– Сейчас, мамочка! – кричала Машка, и они шли на следующий круг.

Экзамены нахлынули и миновали. Наступила пустота. Оглушительно чирикали воробьи. Деревья пылали зеленью. Сердце толчками гнало звенящую кровь.

Подошёл выпускной вечер. Каждому предстояло идти дальше своим путём. Было грустно.

– Романтики, – презрительно сказал Лёха.

– А что, нормальный ход, – Джо пробарабанил пальцами по фотографии, с которой скалились все четверо. – Мне нравится.

– Я, собственно, не настаиваю, – да Силва был холоден. – Это ведь просто… э-э-э… предложение. Если оно господ не устраивает, могу с голосования снять.

Из полутёмного актового зала доносились аккорды «Поющих гитар». У сортира – пацаны с бутылкой «Трёх семёрок». Химичка открыла было рот сделать замечание, махнула рукой и скрылась. Пролетали раскрасневшиеся девчонки: ожидалась гулянка по набережной, а на Неве – вот это да! – стоит корабль с алыми парусами.

– Ты, да Силва, не торопись, – урезонил Иван. – Сам говорил, что хотел бы глянуть на нас лет через десять после выпускного…

– Через двадцать, – уточнил да Силва.

– Хорошо… Вот через двадцать лет мы, простые советские люди, захотим пообщаться с Лёхой. А он уже генеральный секретарь цека ка-пе-эс-эс. И как нам, скажи на милость, пригласить его на пьянку?..

В башке шумел портвейн.

– …А мы пришлём ему такую карточку заказным письмом, и он, хочешь не хочешь, на пьянку явится. Ибо поклянётся сейчас страшной клятвой, что карточка эта имеет над ним неодолимую силу… ну, давайте!

Сошлись в кружок, обхватив друг друга за плечи, хрипло проорали:

– Один за всех! И все за одного!

И расцепили руки, посмеиваясь.

– Понеслись, чуваки, меня Машка ждёт, – торопил Иван.

Да Силва поступил в Макаровку. Лёха двинул на юридический. Джо – в Корабелку, Иван – в авиаприборостроительный, Машка на истфак. Всё у всех получилось.

А через год Машка стала женой курсанта Василия Сильвенко.

Иван перешёл на второй курс, когда услышал сплетню: Машка встречается с да Силвой.

Поначалу он не поверил нелепому слуху. Конечно, с Машкой они виделись теперь реже, что понятно: лекции, семинары, времени в обрез. Это не школа, где каждый день можно любоваться друг другом.

На летнюю археологическую практику в Херсонес она уезжала торопливо, прощались на бегу. Но так тоже бывает.

Звонила из Крыма, голос нормальный. От страстных бесед уклонилась, что тоже понятно – какая страсть, когда в спину дышит потная очередь на междугороднем?

Спросить: «Любимая, не встречаешься ли ты, случайно, с Васькой?». Глупо. Однако ждать мочи нет.

Позвонил да Силве.

– Надо переговорить.

Встретились, по старой памяти, во дворе.

– Ну? – тяжело уронил пират.

И по колючему блеску глаз, словно затянутых прозрачной плёнкой, Иван мгновенно понял: всё правда.

Он ощутил это, но не успел вписаться в новую реальность. Язык бежал впереди, и Иван позорно, бездарно выдавил:

– Ты же не любишь её так, как я…

Будущий капитан, усмехнувшись, начал разворачиваться, чтобы уйти джентльменом. Иван с криком рванул друга за плечо и впечатал кулак между карих глаз. А нос вечно был у Васьки слабым местом.

Метелили друг друга со всей дури. С Васькиной морды кровь лилась, как из зарезанного поросёнка. У Ивана вылетел зуб. Их разнимали, стоял ор, из окон глазели старухи. Дальнейшее из памяти стёрла гигантская губка.

Разговор с вернувшейся в город Машкой был коротким.

– Звоню в последний раз.

– Маша, что ты делаешь, Маша, – растерянно сказал он.

– Пора взрослеть, Ваня. Спасибо за всё. Жизнь продолжается.

Встретились они через двадцать лет.

Шла осень восемьдесят девятого. Народ зверел, отоваривая талоны на сахар и водку. К этому моменту Иван уже пережил неудачный брак и развёлся. Он бежал к метро – свободный кооператор в шикарной спортивной куртке и настоящих джинсах. И – наткнулся на взгляд глубоких серых глаз, опушённых всё теми же ресницами.

– Стой, стой! – она ухватила его за рукав. В сердце ударила тёплая волна.

– Машка!

Кинулись друг к другу, смущённо отстранились.

– Ты куда?

– За картошкой, – засмеялась, показывая авоську. – На рынке вроде есть. Дорого, и очередь, зато есть.

– Какая, к чертям, картошка… Пошли куда-нибудь, посидим…

В мороженице болтали о всякой чепухе. Он жадно смотрел на неё. Она почти не изменилась – тот же румянец на высоких скулах, тот же слегка задыхающийся голос. Пополнела, конечно. Но ему было плевать. Это была всё та же Машка. Словно все двадцать лет хранилась в кладовке, и вот её вынули и показали ему, и всё вернулось. Его тянуло к ней с прежней, теперь слегка пугающей силой.