Роберт Беллем - Неподвижная луна

— Из-за женщин всегда бывают неприятности.

Он призадумался, а затем с отсутствующим видом пробормотал:

— Особенно у такого невинного человека, как я. Давай спать.

Он поудобнее устроил свою громадную тушу на палубе и тотчас захрапел.

Я продолжал смотреть на него затуманенными глазами… Может, через пять минут, а может, через час, я сказал:

— Какие у невинного человека с ними дела?

— Гм… У какого невинного человека?

— У тебя.

Он потянулся к бутылке.

— Я не знал.

— Чего ты не знал?

— Что это девчонка Мандерхейма.

Он сделал большой глоток прямо из горлышка и протянул бутылку мне. Я тоже глотнул. Пока я пил, Дельброк опять захрапел.

Я долго смотрел на него мутным взглядом. Он напоминал громадного ребенка, которому приснился кошмар.

— Кто? — пробормотал я.

— Что — кто? — Он почесал лысину.

— Кто была девчонка Мандерхейма?

— Ну, та девчонка, — ответил Джош.

— Какая девчонка?

Он поднял руку жестом средневекового рыцаря и икнул.

— Как не стыдно, Шерлок. Когда пахнет скандалом, нельзя называть имя женщины.

С этими словами Дельброк опять захрапел. Время ползло, как черепаха. Я выпил тоника.

— Был скандал?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

Он встряхнул бутылку.

— Пустая. У тебя, наверное, зуб с дыркой. — Он добрался на четвереньках до бара, достал бутылку джина и припал к горлышку.

— Какое дрянное ячменное виски. Запах, как у джина.

— Это он и есть.

— Что?

— Джин, — я тоже отхлебнул из бутылки. — Так, говоришь, не было скандала?

— Конечно, нет. Я написал для неё пьесу. Я ей нравился.

Я наклонился и похлопал его по плечу.

— Ты прекрасный парень. Все тебя любят.

— Кроме Пола Мандерхейма.

— Да плюнь ты на него! — посоветовал я. — Ты ведь его в бараний рог согнешь.

Дельброк смежил веки и опять захрапел. Я окончательно утратил чувство времени. Через несколько минут, а может быть, часов, он проснулся и возобновил прерванную беседу.

— Я не знал, что она была его личной собственностью.

— А когда узнал?

— На прошлой неделе. Эй, да ты совсем не слушаешь. Я ему душу изливаю, а он что делает — спит с открытыми глазами.

— Если хочешь, я их закрою. Теперь я окончательно проснулся… И что ты сделал, когда узнал, что это девчонка Мандерхейма?

— Что сделает в таком случае любой уважающий себя американец, в жилах которого течет кровь, а не вода? — негодующе вопросил он.

Время ползло, как улитка. Я отпил из бутылки.

— Так нечестно, — обиделся я. — Я первый спросил.

В ответ раздался храп. Я ждал. Проснувшись, Джош скорчил ужасную гримасу.

— Я её бросил, конечно.

— Вышвырнул?

— Да.

— Может быть, поэтому он и злится? — пробормотал я и, сделав ещё глоток, вернул бутылку Джошу.

— Кто злится?

— Мандерхейм.

— У этого «бурбона» запах джина. Почему?

— Потому что это джин, — терпеливо объяснил я.

— Нет, нет. Я имею в виду, почему Мандерхейм злится?

— Потому что ты бросил его девчонку, — подсказал я.

Какое-то время Джошуа Дельброк обдумывал эти слова. На его широкой физиономии появилась обиженная мина.

— Это вздор.

— Что вздор?

— Что Мандерхейм злится на меня, потому что я вернул ему его девчонку. Где же людская благодарность?

— Я слышу птиц, — сказал я. — У владельцев киностудий этого не имеется.

— Не имеется птиц?

— Не имеется чувства благодарности.

Он с сомнением посмотрел на меня.

— Ты слышишь птиц?

— Да, — я сделал маленький глоток.

— В голове? Может быть, у тебя сотрясение мозга? Я довольно крепко тебе врезал.

Я постучал себя по черепку.

— Цел. Частному сыщику очень важно иметь крепкий котелок. Так что брось говорить глупости.

— Но ты же слышишь птиц. Это плохо.

— Снаружи. Это ночные птицы.

Он с трудом дополз до двери и открыл её.

— Уже светает, — удивился Джош Дельброк. Он ухмыльнулся. — Ну, ты и орнитолог.

— Что, уже светло?

— Не очень. Солнце ещё не взошло. Посмотри сам.

Я вгляделся в окутывавшую палубу грязно-серую мглу…

— Ну и ночка!

— Ужасная, — сонно согласился Джош. — Проговорили всю ночь.

— Мы её пропьянствовали. Я чувствую себя ужасно.

— Я тоже. Похмелье. Давай вздремнем. — Он улегся на палубу и захрапел.

Справа начало светлеть. Я опять устроился на диване и заснул.

Меня разбудил золотой солнечный свет, льющийся в комнату через левое окно. Часы показывали восемь утра.

Откуда-то с озера послышался плеск и добродушный, как раскаты грома, голос Дельброка.