Алексей Хапров - Петля анаконды

Но когда революционный праздник подходит к концу, когда весь накопившийся у людей пар, наконец, выпущен, когда насытившиеся протестами массы покидают улицы, и снова приходит черёд трудовых будней, встаёт резонный вопрос: «а что дальше?». Ведь новыми властителями государства, как правило, оказываются совсем не те, кто совершал революцию на площади. Власть, как правило, прибирают к рукам совсем другие персонажи, до поры до времени находившиеся в тени.

То, что бушует на площади – это всего лишь движимая сила революции…

Да-да, не движущая, а именно движимая! Движимая кем-то. Это толпа. Это массовка. Есть устоявшийся революционный алгоритм. Если вы хотите совершить революцию, толпу нужно вывести на улицу под любым предлогом. А дальше своё слово скажут хорошо натасканные ораторы. Их задача – зажечь толпу. При знании дела, сотворить это совсем нетрудно, ведь толпа – это легковоспламеняющийся материал. Вот для этого и нужна «сакральная жертва». А далее в действие вступают специально натренированные боевики, фанатичные борцы за идею, не имеющие гроша за душой маргиналы и ещё не окрепшая в понимании жизни молодёжь.

Работая в России, я как-то задался таким вопросом: за счёт чего «фанатам» футбольных команд удалось набрать здесь такую немалую, граничащую с политической, силу? Болельщицкие движения других стран о столь ощутимом влиянии на общественные процессы не могли даже и мечтать. Я изучил историю их развития и пришёл к следующему выводу: футбольную «фанатскую» мощь в России взрастил, главным образом, постперестроечный дикий капитализм. Сопровождавшийся мошенническим, а иногда и откровенно бандитским, присвоением являвшейся некогда государственной собственности процесс формирования частных капиталов вобрал в себя не только экономические круги, но и правоохранительную среду. Полиции, – тогда она, правда, называлась милицией, – было интереснее крышевать стремительно набиравший обороты бизнес, нежели образумливать беснующийся на трибунах стадионов «молодняк».

Последний почувствовал, что за вытворяемые художества ему ничего не грозит, и стал использовать дарованную ему посредством безразличия свободу всё шире и шире. У «фанатов» появились свои законы – эдакая смесь негласных правил казармы и тюрьмы; обозначились свои лидеры – ораторы с мощными голосовыми связками, неумеренной склонностью к крику и примитивным слогом; сформировались настоящие иерархические структуры. И когда их «подвиги» полились, что называется, через край, с ними было уже так просто не совладать. Это была уже не кучка трудных подростков. Это была хорошо организованная, дисциплинированная, обученная армия, к высокой боеготовности которой причастна некоторым образом и наша «Фирма».

Да, мы их готовили. Готовили под самым носом у целиком погрязших в распродаже богатств государства властей. Мы организовывали для них тренировочные лагеря, мы учили их драться, мы прививали им циничный прагматизм, и всё это для того, чтобы в нужный момент они «выстрелили».

Любой пожар начинается с искры. В России для высечения этой искры было решено использовать социальные противоречия. Это выражаясь по-научному. Ну а говоря по-простому, взаимную неприязнь между богатыми и бедными, между приближёнными к власти и простыми людьми.

Подобной неприязни хватало всегда и везде. «Верхи» и «низы» гармонично никогда не уживались. Но конфликты между ними могут проявляться с разной степенью силы. Там, где уровень политической… да и не только политической, но и чисто человеческой культуры высок, где соблюдается необходимый уровень интересов простого человека, они практически незаметны. А вот там, где «элита» низводит народ до «быдла» по принципу «нам можно всё» – вот там-то они как раз и показывают себя во всю свою ширь. А для постсоветской России подобное было характерно.

Наши аналитики долго приглядывались к Пригодину. Перед тем, как взять его в оборот, у нас буквально по спектрам разложили всю его персону. ЦРУ всегда пристально изучало каждого человека, которого собиралось задействовать в своих делах, ибо механизм подрывной операции должен быть полностью отлажен, и каждая его деталь, от самой мелкой до самой крупной, должна была идеально к нему подходить.

Что бы там ни говорили всякие скептики, отрицающие право физиономистики называться наукой, а основной характеристикой человека всё же является его лицо. Нет, не в плане привлекательности, – привлекательность здесь абсолютно ни при чём, – а в плане особенностей его черт. По лицу человека можно узнать всё. Ну, или почти всё. Его слабости, его устремления, его наклонности. Лицо характеризует человека гораздо точнее, чем его поведение. Ведь в поведении всегда может присутствовать элемент актёрства, а черты лица не замаскирует никакой макияж.