Борис Крумов - Рокировки

Около шести часов увиделись снова, и Дашка сказала своей приятельнице, что договорилась встретиться с Тони у входа в Парк свободы — они решили поужинать в отеле «Москва».

Эти показания целиком подтверждали наши предположения.

— Ну что ж, — сказал я, — выпишем ордер на арест Тони Харланова.

— Самое время, — кивнул Ваклев. — Кроме того, брат Красимиры признался, что это он тебя ударил. Тоди ведь сказал ему, что ты отравил грибами его сестру. И молодой человек — неуравновешенный товарищ, известный драчун — решил сам с тобой посчитаться.

Зазвонил телефон. Меня разыскивал дежурный первого районного управления.

— Товарищ капитан, — сказал он, — мне поручено передать: журналист Тони Харланов найден мертвым у себя дома.

Я закричал:

— Что? С меня хватит и двух трупов!

— Вы меня не слышите? — спросил дежурный.

— Слышу. Продолжайте.

Отстранив трубку от уха, я подал знак Ваклеву, чтобы подошел ближе.

— Час тому назад, — сообщал дежурный, — позвонила хозяйка квартиры, где жил журналист, и сообщила, что нашла его мертвым. Мы немедленно отправили туда бригаду. Недавно капитан Христов приказал мне сообщить вам, что случилось, и спросить, какие будут дальнейшие распоряжения.

— Бригаде продолжать осмотр и ждать меня.

Положив трубку, я обернулся к Ваклеву.

— Понял?

— Да.

— Бери свой плащ, поехали.

Около входа в квартиру стоял милиционер. Я показал ему удостоверение, он козырнул и отступил в сторону. В квартире нас встретил капитан Христов, небольшого роста плечистый мужчина, мой однокашник. И он, и Саша Ваклев славились в нашей среде как отчаянные «моржи»: зимой смельчаки выезжали в горы, разгуливали в одних плавках и валялись в снегу. Христов показал, куда идти, и подал нам пустые упаковки из-под снотворного.

Тони лежал одетым на неразобранной кровати — так падает человек, если он мертвецки пьян или настолько устал, что у него нет сил раздеться.

— Похоже, он проглотил все таблетки, — сказал капитан Христов. — Вот, оставил письмо. Хозяйка нашла его на столе.

— Да-да, на столе, — послышался женский голос, и я обернулся.

К нам незаметно приблизилась хозяйка. Цветущая вдовушка сегодня выглядела неважно. Рядом с ней стоял Гриша Вранчев — он тоже, казалось, постарел лет на десять.

— А ты что здесь делаешь? — спросил я его.

— Вчера вечером я не успел поговорить с Тони. Ночью глаз не сомкнул от разных мыслей… В шесть тридцать утра я был уже здесь. Хотел поговорить с ним, разобраться кое в чем. Попросил хозяйку разбудить его. Она колебалась.

— Да-да, именно так и было, — вставила хозяйка.

— Я настоял — сказал ей, что я его начальник, и тогда она постучала в дверь несколько раз. Никто не ответил. Хозяйка сказала, что вечером Тони пришел один и ночью она не слышала, чтобы он выходил.

— Именно так! — опять затараторила хозяйка. — Вчера он пришел в семь с чем-то и больше не выходил.

— Тогда она открыла дверь, — продолжал Вранчев, — и вскоре вышла — вконец перепуганная…

— Как не испугаться? Я увидела, что он не дышит!..

Эта женщина, может быть, и потеряв частичку самообладания, оставалась такой же болтливой, какой я видел ее в первый раз.

— Вошел и я, — продолжал Гриша. — Увидел пустые упаковки от снотворного и письмо. Прочитал его, потом положил на место. Велел хозяйке звонить в районное управление.

Выслушав их, я и сам прочитал письмо.

«Товарищ Вранчев,

обращаюсь к Вам потому, что Вы лучше всех оценили мои возможности и вовремя подали мне руку. Но я запутался, „рокировки“ с этими девицами лишили меня выхода. Чувствую, что вот-вот капитан Хантов меня арестует. Я не выдержу позора и не могу больше жить в постоянном страхе. Эти две девицы были не только исключительными красавицами, но и исключительными акулами — редко таких и встретишь. Дашка пыталась меня шантажировать. Требовала денег, много денег.

Я не хотел ее задушить, хотел только попугать. Сам не пойму, как это произошло.

Простите за неприятности. Только отца мне и жаль. С матерью — дело другое… Сейчас понимаю, до чего я докатился…»

Письмо было не закончено, без подписи. Может быть, и понял, до чего докатился, а может, даже в такой час он еще рисовался.

Капитан Христов подал мне несколько листков.

— Они были в ящике письменного стола. Его почерк. Я приказал вынести тело и опечатать комнату. Спросил хозяйку, искал ли Харланова кто-нибудь вчера или сегодня утром. Никто.