Кирилл Берендеев - Не судьба. Роман о восьмидесятых

Да и я начал крутиться. Шеф – у него довольно быстро после назначения в наш кооператив обнаружился острый железный предмет пониже спины – и теперь не мог усидеть спокойно. Всучив громадную взятку в две тысячи, не спросясь ни у кого, он захватил и фактически монополизировал рынок вареных джинсов. «Варенка», вот уже больше года остававшаяся на пике моды, приходила в виде обычных штанов цвета «деним», вполне прилично изготовленных фирмой «Рабочая одежда» и совершенно поганой от вьетнамского производителя с непроизносимым в приличном обществе названием. Из них наши кооператоры и приготовляли в домашних условиях нечто сине-белое, с разводами, которое стирать позже не имело смысла, ибо модный эффект немедля превращался в нитки. Шеф договорился с «Рабочей одеждой», что все джинсы, поставляемые в город, будет скупать он – весь вагон в месяц, а платить авансом. Залез в сумасшедшие долги, но чуйкой понимал, что выгода, вот она, прет в руки, надо только ухватить. Мы всем кооперативом денно и нощно корпели над новой работой, перешивая лейблы, и выкрашивая брюки, превращая их то в махрово цветастые, то в ровно белесые. Но его наитие не подвело – город оказался нашим. Джинсы, даже при том, что цена на них составляла от пятидесяти до ста пятидесяти рубчиков, сметали влет. Ожидание повышения доходов – и наших, когда выберемся из долгов, и личных – возрастали с каждым днем.

Может, поэтому я все меньше виделся, вернее, видел Ольгу, Михалыча, других соседей, вообще, всех, кто не был так или иначе связан с работой, с ожиданием постоянным, почти ощутимым, этой баснословной прибыли, до которой – вот всего ничего, сразу после новогодья – нужно только дождить? И потому быть может, сама Ольга, молчала, просто молчала, уже не так часто и на столь надолго, подсаживаясь ко мне. Кажется, она тоже думала про иное, только иное это, никак не связанное с нами, волновало ее куда сильнее, нежели мои переживания. Больше тревожило, как мне казалось. Я все реже слышал ее голос. Все белее видел ее лицо. Все меньше видел. Все больше ждал. Как и она – ждала. Каждый своего, часа, мига, друга.

А молчания наши становились еще и поэтому тише, что позволяли нам, даже в присутствии другого, думать исключительно о своем. И мы, за лето и осень привыкшие друг к другу, притеревшиеся, прибившиеся, теперь могли положиться на общность, что разделяла нас – даже не обращая внимание на это. Мы ведь сходились тишиной и расходились ей.

И новый, восемьдесят восьмой, мы отметили тихо. Без заздравных песен и шуток, под бой курантов из телевизора и речь генсека. Под песни и пляски «Голубого огонька», шутки и естественную, как все в эту ночь, «Иронию судьбы». Чокнулись недорогим шампанским, съели по бутерброду с красной икрой, запили армянским коньяком и занюхали финским сервелатом: заказ Ольги. Совсем рано, когда немногие возвращаются домой из гостей или просто с гуляний, разошлись по комнатам, под мирное посапывание Михалыча, оставшегося в кухне у телевизора, едва слышно бормочущего старые и новые шлягеры.

Первое января попало на пятницу, так что гуляли мы до понедельника. Каждый по-своему, на свой лад. Встречались на кухне, о чем-то пустячном сговаривались, доедали остатки заказа и снова расходились, бесшумно запирая за собой дверь.

Ольга не выдержала первой. В среду принесла несколько пластинок со старыми записями Лемешева, Козина, Петра Лещенко, попросила у Михалыча электрофон послушать.

– В комиссионке брала? – спросил дворник, удивившись виду пластинок, песни. Записанные в его еще детстве, если не до войны, а сохранились уж очень хорошо. Поковырялся у себя, вытаскивая из-под груды «Огоньков» поблескивавший дюралью короб проигрывателя.

– В «Мелодии» сегодня купила. Сил с вами нет в тиши сидеть. Хоть послушать что-то приятное.

– У тебя только романсы? – не выдержал он, любитель другого Лещенко, из певцов современной эстрады. Ольга кивнула, Михалыч, немного загрустив, молча отдал электрофон, зачем-то попросив, чтоб не потеряла.

– А мне и не на вынос. Я тихонько посижу.

Ушла к себе. Я не выдержал и минуты, постучался, вернее, поскребся в дверь. Просунул голову.

– Заходи. Что-то больно хитрая техника, этот «Аккорд». Не заводится.

Конечно, она просто не переключила обороты. Скорее всего, чтоб позвать к себе. Я перещелкнул ползунок на тридцать три с третью, протер закрутившуюся пластинку и приложил иглу звукоснимателя. Ольга тут же отвела его.

– Потом послушаем, позже. Я с тобой поговорить хотела. А ты все прячешься куда-то, почему-то.