— Вы пишете в письме, что искали дело своей жены и всех, кого тогда забрали. И не нашли… — Я повторялся.
— Никогда и не найдем. Не найдем! — Он не обиделся.
Я три дня гостил у бывшего майора. Переговорили мы с ним! Обо всем! Признался он мне как-то — сидели с удочками на озере маленьком — покушение хотел совершить на генерала. Не вышло. Да и сыновей жалко. Если тогда их обошли, не тронули, стоит ему, майору бывшему, что-то такое еще «совершить», как им перекроют кислород. Это у нас могут сделать — в два счета!
Я имел столько документов против Ковалева, что мог пойти вместо бывшего майора на убийство. «Смешно, — думал я, — возвращаясь из командировки, где впервые ни о чем не хотел писать, — смешно! Все страшно и смешно! Генерал Ковалев живет. Здравствует. И разве один он такой? Сколько их, которые вели дела фронтовиков, пограничников, слесарей, врачей… И как убить их за зло, которое они причинили тысячам, миллионам людей? Как сказать им, что они испортили жизнь, которая могла бы для человечества быть в качестве примера?»
Поезд мчался обратно, к Москве, где я теперь на время устроился у своих родственников. Я ходил в гости к Шмаринову. Он переехал тоже в Москву, но навсегда. Я собирал материал и в его доме. И мчался к своим дорогим занятиям. И не знал, что подстерегает меня.
Никто бы и не придумал такое, что придумал он, Ковалев!
И я бы никогда не подумал, что придуманное будут осуществлять такие люди! Можно ли кому верить после всего этого?
Когда я возвратился из командировки, родственников моих дома не оказалось: укатили на дачу, хотя было еще холодно.
— Знаете, — сообщила мне соседка по квартире, еще не старая и уже не молодая особа, которую мои родственники звали Юлечкой Аврамовной, — к вам страшно пробивается некто Кривцов. Он обивал тут пороги и всякий день звонит и требует вас. А в сих апартаментах я одна. И он слышит лишь мой ответ.
— Кривцов? — остановился я в недоумении.
— Ну бывший ваш сослуживец. Вы с ним были, как он сказал, в комсомоле заправилами.
— Кравцов?!
— Да, верно, Кравцов. Он, однако, представился точно Кривцовым.
Я не понял ее мысли, она это увидела по моему выражению лица.
— Кравцов — это устойчиво, — стала рассуждать Юлечка Аврамовна. — А Кривцов — это значит неприятность.
Она подмигнула мне и скрылась в своей комнате. Я скривился, опять пожал плечами. Юлечка Аврамовна высунулась из-за двери:
— Не совсем приятный человек, — заметила она. — Поверьте моему впечатлению. Он куда-то торопится, хотя поезд его давно ушел.
Я зашел в комнату, которую мне выделили родственники, разделся и пошел мыться. Слышу, кто-то тарабанит по телефону. Юлечка Аврамовна что-то не особенно рассыпается в любезностях. Потом кричит, мне в ванную слышно: «Он приводит себя в порядок! Не буду же я тащить его, извините, из ванны!»
Когда я вышел из ванной, Юлечка Аврамовна упрекнула меня, будто это я звоню и ей надоедаю:
— Ваш Кривцов. Опять бомбил, словно задыхается в противогазе. Все куда-то спешит.
— Он оставил свой телефон?
— В том-то и дело, что такие телефонов не оставляют. Хотя могут сами позвонить среди ночи и поднять на ноги.
— Невзлюбили вы его. Бог велит прощать, — перевел я все в шутку.
Она пристально посмотрела на меня и снова скрылась в своей комнате.
Кравцов не заставил себя долго ждать. Затрезвонил телефон, я подошел и снял трубку. Когда меня узнали, поднялся восторженный вопль. Сколько лет, сколько зим! Ты чего таился? Ты чего молчал? Зазнался? Не хочет знаться!
Он вопил от души. Я не успевал вставить даже слова. Только заговорю, тут же перебивает. То сообщает, какая у него семья — дочь, жена и мама старая, ей уже девяносто лет, а еще командует в доме, то что делается, что делается!..
— Читаю, читаю! — орал опять. — Помнишь, как идиотика спасали? Ну того, кто записал в тетрадь характерные приметы генерала — командира дивизии, и полковника — начальника штаба? Ты тогда выступал солидно, мне очень, очень нравилось. Я потом в гражданке с тебя пример в комсомоле брал. Аргумент твой: говоришь, может, он писателем будет — прошел же! А сам уже тогда повесть строчил!
— Ладно, ты где? И зачем меня ищешь? — Какая-то тревога забилась и во мне — не только в соседке.
— Во-о! Сразу — зачем? И эта твоя зануда — соседка! Тоже: зачем? А у меня дело к тебе!
— Какое дело? — Я опять насторожился.
— Совместное дело. — Кравцов хохотнул. — Совместное предприятие. — И выложил напрямую: — Ты знаешь, у меня кое-какие материалы есть по делу пограничной заставы. Особенно по Шугову. Ты же, говорят, по капельке собираешь их. Говорят, уж гора у тебя этих документов.
Читать дальше