Лев Альтмарк - Я — стукач

Когда мне доводится читать детективы, особенно про вражеских лазутчиков, добывающих секретные сведения в стане неприятеля, я нередко ставлю себя на место контрразведчиков и посмеиваюсь над завороченными сюжетами книжонок: грубо работают ребята, даром зарплату получают, ведь я такого шпиона вычислил бы в два счёта. Каждый скрытный человек, которому есть что утаивать от окружающих, всегда выдаёт себя какими-то едва заметными отклонениями от стандарта поведения, излишней осторожностью, демонстративной правильностью поступков. А некоторым нюансам и названия не подберёшь. Естественно, глупо подозревать всех и вся, но намётанный глаз, некоторая практика и наблюдательность всегда помогают выделить такого человека из общей массы.

К чему я вспомнил это? Наверное, на всякий случай. Чтобы отвлечься и не думать о предстоящем разговоре… О чём же мы всё-таки будем говорить?

Иногда Виктор платит мне за откровения сухими сведениями о том, чем в настоящий момент занимается его служба. Он чувствует, что мне это интересно, и делает это не без заднего умысла — этим мне как бы предлагаются новые направления для наблюдений. Его прекрасно вышколили, и он ничего не делает необдуманно. Каждая его фраза тысячу раз взвешена. Не человек — автомат. Хотелось бы мне превратиться в такой автомат? Иногда да, а чаще всего нет. Мороз по коже…

Люди в кожаных плащах и ночные «воронки» у подъездов остались в тех давних, проклятых годах. Всё, что происходило тогда, при всём его ужасе и безумстве, делалось топорно, по-дилетантски. Как они не могли понять, что физическое уничтожение несогласных к задуманной цели построения общества послушных баранов не приведёт. Только сумасшедший мог надеяться, что человека можно силой заставить шагать в общем строю. Ожидание неминуемой кары лишь усиливает противодействие, изобретательность и ненависть.

Обкладывать флажками, как волка, не открывать своего лица и невидимо присутствовать за спиной, чтобы жертва чувствовала твоё горячее дыхание в затылок — вот самое действенное оружие, которое морально уничтожает её, превращает в безвольную тряпку, заставляет содрогаться в ужасе от неизвестности и сделать неверный шаг, толкающий в пропасть, из которой возврата нет… Я сам каждую ночь падаю в свой проклятый колодец.

Высокие фразы, в смысл которых никто никогда не вдумывается, мы очень любим повторять вслух, перекрикивая соседа. И чем громче кричим, тем, нам кажется, лучше и безопасней для нас. Мы считаем это панацеей и бронёй от пронизывающего нас ужаса. И лишь на краю пропасти понимаем, что это всего лишь ширма, которая никак не прячет нашу безысходность, растерянность, неприкаянность. Оттого мы и боимся — очень боимся! — даже самых малых перемен и втайне ненавидим цели, которые поставлены перед нами. А какие цели у нас в действительности? Какая цель у меня? Может, спросить у Виктора? Интересно, как он ответит. Впрочем, вряд ли ему интересно будет беседовать со мной об этом. Ему этого не надо, он программирует меня на другое. Для него я подсобный инструмент, вроде отвёртки или гаечного ключа, а какие цели могут быть у неодушевлённой железки?

Это решение пришло ко мне как-то сразу. Я и обдумать ничего как следует не успел. Только словно свежим ветром дохнуло в лицо. И сразу же я заторопился.

Звонить с телефона на столе шефа мне не захотелось. Собственно говоря, опасаться нечего, потому что никто не поймёт тех отрывочных фраз, что уже выстраивались в моей голове. Да и подслушивать никто не станет: всем до чёртиков надоели мои бесконечные телефонные переговоры с пластиночными клиентами. Даже шеф махнул на меня рукой.

Просто не хотелось звонить из бюро, и всё тут. Атмосфера не та.

В обеденный перерыв я выскакиваю из бюро и бегу к телефону-автомату на улице. Две копейки на мгновение прилипают к потной ладони, потом со звонким щелчком проскакивают в монетоприёмник.

Номер занят, но я терпеливо выжидаю, пока он освободится, и за это время успеваю выкурить сигарету.

— Виктор, ты? — Мой голос, наверное, немного подрагивает, но я торопливо продолжаю. Главное, не дать себя перебить и не сбиться самому. — Знаешь, мы не сумеем встретиться сегодня. Когда? Не знаю… Наверное, больше никогда… Нет, ничего со мной не случилось, просто я больше не могу и не хочу… Никто не научил, это я решил сам. Ты уж не обижайся. Постарайся понять, почему…

Решительно вешаю трубку, не слушая быстрых и, наверное, впервые в жизни растерянных восклицаний Виктора, и выхожу из кабинки автомата. Дыхание — как у бегуна на марафонские дистанции перед финишем. Ничего, отдышусь…