Наталья Баклина - Муж на час

— Привет. Ты что, не едешь? — спросила она.

— Еду. Рейс отменили, лечу следующим. Через пять минут ухожу, — ответил Аркадий, застёгивая ремень на чемодане. — Я чайник вскипятил, чаю хочешь?

— Хочу.

Людмила разулась, прикидывая, как сказать Аркадию, что едет к Соньке одна.

— Что принесла? — заглянул муж в её пакет. — О, конфеты!

Он раскрыл серебристый картонный сундучок, достал конфету в синем блестящем фантике, развернул, закинул в рот и прижмурился от удовольствия. «Похоже, Лидуша, ты угодила не мне, а моему мужу», — улыбнулась Людмила. Аркадий был тот ещё сладкоежка, способный в одиночку умять полторта или, в два приёма, коробку шоколадных конфет.

— Слушай, вкусные конфеты! Где брала?

— Возле работы, в супермаркете, — не стала уточнять Людмила. Скажешь, что подарили, начнёт выяснять — кто. Скажешь, что женщина — не поверит. Ну их, эти выяснения отношений перед дорогой. И про Соньку она ему не скажет. Поедет, и всё.

Аркадий слопал ещё одну конфету, потом попросту тряхнул коробкой над портфелем, ополовинив её содержимое, а остальное протянул Людмиле.

— На, тебе хватит. Всё, пока, я такси вызвал, наверное, уже подъехало. Возвращаюсь в среду вечером.

Он закрыл за собою дверь, повозился ключами в замках, и тут до Людмилы дошло, что она так и стоит в прихожей, сжимая в руках серебристую коробку с остатками конфет. Пойти, что ли, и вправду чаю выпить с тем, что осталось?

Она прошла на кухню налить себе чаю, но, потянувшись к чайнику, вдруг опять почувствовала запах собственного пота, вспомнила, что весь день так и проходила в несвежей блузке и решила сначала принять душ. В душе она намылилась гелем с тонким цитрусово-смоляным запахом, постояла несколько минут под прохладными струями, вытерлась и, чувствуя себя свежей и лёгкой, под стать настроению, надела домашние штаны, футболку и пошла пить чай.

Кипяток уже остыл, жидкость в чашке, к тому же разбавленная заваркой из чайника, оказалась тепловатой, но ей и так годилось. Людмила достала конфету из коробочки, надкусила — вкус был чуть другим, не такой, как у тех, дачных, купленных Игорем, но всё равно приятно отдавал вишнёвым ликёром — запила тёплым чаем. Съела ещё одну. Посидела немножко, вспоминая сегодняшний длинный день: милиция, опознание, решение уволиться, поджатые губы Княгини, отсутствующий Лидушин взгляд. И вдруг почувствовала головокружение, заставившее ухватиться за край стола.

«Что такое? На солнце, что ли, перегрелась?»

Голова кружилась всё сильнее, как будто она хватила пару бокалов шипучего вина на голодный желудок. С ней однажды так было, в один из приездов в Ставрополь, когда они с подружками выпили за встречу две бутылки шипучки на троих, и она потом лежала на диване, а тот кружился, как маленькая стремительная карусель. «Неужели на меня так ликер в конфете подействовал? Нет, смешно, там ликёра этого с четверть чайной ложки!»

Людмила положила голову на сложенные на столе руки — так было легче. Ей даже звуки от головокружения начали мерещиться — как будто кто-то ковыряется в дверных замках. Она прислушалась. Дверь действительно открывали. «Аркадий! — поняла Людмила. — Вернулся. Опять, что ли, рейс отменили?»

— Аркадий, ты почему вернулся? Рейс отменили? — крикнула она, не поднимаясь с места. Крик получился негромким, слова — невнятными. Аркадий молчал. Потом по коридору прошелестели лёгкие, совсем не мужские шаги и в кухню вошла … она сама. Она сама двухчасовой давности: та же стрижка, та же зелёная блузка, те же бежевые брюки. Людмила поняла, что начались галлюцинации, и крепко зажмурилась, дожидаясь, когда они исчезнут.

Подождала, открыла глаза. Женщина в дверном проёме усмехнулась, пересекла кухню и села напротив. Потом заглянула в сине-серебристую коробочку с конфетами и сказала.

— Тебе разве мама не говорила, что много сладкого есть вредно? Вон, полкоробки конфет враз съела, тебе же плохо будет, деточка!

— Это… Мне… — Людмиле хотелось себе самой, сидящей напротив, что это не она конфеты съела, а Аркадий. И что ей действительно как-то нехорошо. Но тут она узнала женщину напротив. От удивления, что та вдруг оказалась здесь и в таком виде мысли в по-прежнему кружащейся голове сбились в плотный ком, как мокрое бельё в центрифуге. А слова застревали где-то на полпути от мыслей к языку.

— Допрыгалась, гадина? — сказала женщина напротив. — Ты сама меня вынудила к этому. Имей в виду, ты сама меня вынудила убить тебя. Сама.