Наталья Баклина - Муж на час

Он говорил, словно окутывал её ласковыми интонациями, и Лидуша млела от его близости, от звуков бархатного голоса, от тепла руки, доверительно лёгшей ей на плечо… В тот момент она была абсолютно счастлива и готова была для этого мужчины не то что бумаги передать — идти за ним, куда позовёт, и делать, что скажет.

За папкой пришёл какой-то хмурый парень в тёмной куртке, позвонил ей на мобильник, сказал, что от Аркадия Мироновича. Сам Аркадий позвонил вечером и пригласил посидеть с ним в кафе, как он сказал «В благодарность за ваши хлопоты». И опять он обволакивал ей бархатистыми интонациями, и опять говорил, что она редкостная женщина, и опять она чувствовала тепло его руки, на этот раз — лежащей поверх её руки. И тогда до Лидуши дошло что это — Он. Тот самый Мужчина, которого она ждала всю свою жизнь. Ну почему, почему он достался этой серой мыши, этой тихушнице Людке? И как бы было хорошо, если бы она куда-нибудь исчезла! Тогда бы она смогла бы быть с Ним.

Аркадий был именно таким, каким должен быть настоящий мужчина: умный, сильный, обходительный, тонко чувствующий, красивый. Не чета всем этим самцам, этим животным, которым от женщины нужно только одно — унижение.

Про унижение она запомнила очень хорошо. Мамочка, работавшая в школе завучем, уважаемый человек, заслуженный учитель, с детства объясняла Лидуше, какой должна быть порядочная девушка и что случается с непорядочными. Непорядочные девушки превращаются в игрушки для мужчин и заканчивают свою жизнь на панели, как Сонечка Мармеладова. Порядочные девушки носят скромную одежду, простое трикотажное бельё, красят губы только гигиенической помадой и держатся от мужчин на расстоянии. Потому что от них только так и надо держаться. Потому что они — опасные обманщики, которые только и стремятся заставить женщину заниматься с ними грязными делами. А те женщины, которые этими делами занимаются — мерзкие потаскухи. И если она, Лидуша, станет такой, то мама её проклянёт.

Наверное, будь в жизни Лидуши какой-нибудь противовес маминым поучениям, будь хотя бы отец рядом, или какой-нибудь родственник-мужчина, чтобы не только с её слов про мужчин узнавать, но и близко с ними пообщаться, Лидуша сделала бы себе иные выводы. Но мать воспитывала её одна, на все вопросы об отце отвечала: «Радуйся, что не знакома с этой сволочью». А жизнь словно подкидывала доказательства материной правоты: физрук в школе сально лапал её за ягодицы, подсаживая на бревно, мальчишки на переменах норовили как бы ненароком чиркнуть по подрастающей груди. А после того, как она ясным днём возвращалась пустынной улицей, и, оглянувшись на оклик, увидала вышагнувшего из кустов мужика в спущенных штанах — мужик потряхивал хозяйством и приглашал подойти, потрогать — Лидуша окончательно поняла, что мама абсолютно права. Ей потом долго ещё снился этот эксбисционист. Он молча появлялся в её снах и манил призывно. Она убегала, а он спешил следом, страшно потряхивая тем, что тогда, наяву, Лидуша, вроде бы не очень-то и разглядела, мазнув взглядом и заспешив скорее прочь. А теперь вот, во снах, мимолётно увиденное вдруг возникало во всех подробностях и преследовало её, одновременно неся смутную угрозу и обещая запретную, греховную развязку. Она просыпалась после этих снов в какой-то истоме и с тяжестью внизу живота, и даже, случалось, в непонятно-томных конвульсиях.

Точно такие же конвульсии она получила от близости с Аркадием. Как-то так случилось, что она после того их вечера в ресторане пригласила его к себе, в свою квартирку-одиночку. Мама к тому времени уже семь лет как умерла, — внезапный инсульт прямо в школе, во время совещания в учительской, где она распекала нерадивого мальчишку-практиканта, а тот имел наглость ей надерзить. Лидуша тогда добавила и этот факт в копилочку доказательств сволочной породы мужчин. А через год добавила ещё один факт. Она тогда попыталась устроить личную жизнь и по рекомендации маминой подруги Елены Васильевны познакомилась с Севой Голиковым. Сева был худым, носатым, очкастым и очень застенчивым. Он с месяц водил Лидушу на лекции в Политехнический музей, где работал научным сотрудником, пару раз — на концерты в музучилище. Ещё они с ним съездили в Архангельское и в Коломну. Лидуше, в её двадцать пять засидевшейся в девицах, — сны с эксбиционистом стали сниться всё чаще, тело требовало своего — захотелось развития отношений. И она однажды зазвала Севу в гости. Испекла пирог, сделала салат, запаслась свечами и тонкой батистовой ночной рубашкой. Сева пришёл торжественный, в галстуке, с букетом гвоздик и бутылкой «Каберне». Поел пирога, осыпая галстук крошками, как-то нервно осушил бокал вина и предложил пожениться. Она согласилась, и ждала продолжения, а Сева всё никак не мог собраться с духом, чтобы её поцеловать. А потом решился, клюнул в щёку сухими губами, ткнулся носом в вырез на груди, и вдруг затрясся весь и начал расстёгивать пуговицы торопливыми пальцами и задирать подол её новой шёлковой юбки. Лидуше было одновременно и противно, и интересно, чем всё закончится. Закончилось всё очень быстро — криком и визгливыми конвульсиями Севы и липкой слизью, извергнутой ей на бёдра. Интерес её тут же прошёл, сменившись омерзением. Вопрос о женитьбе отпал сам собой — Лидушу тошнило от одного воспоминания о Севе — и с тех пор единственным мужчиной в её личной жизни оставался ночной эксбиционист.