Николай Зорин - Числовой код бессмертия

— Ну, нет, вы не правы! — Его возмущение было настоящим — первое искренне сказанное им слово. — Все гораздо сложнее, чем вам кажется. Вы слишком много на себя берете, но вы даже не один из них, не приобщенный, и даже, что должно быть совсем оскорбительно, не главный герой вашего же романа.

— Я — не главный герой? — Мне действительно стало обидно. — Кто же тогда главный? Василий?

— Ну, не вы точно, — он отчего-то замялся. — А насчет последней комнаты, я в самом деле не знаю, что там. Предполагаю, подозреваю, но надеюсь, что все окажется не так.

— Ладно, пойдемте. Или, если вам так больше нравится: ведите. Мой чичероне [6] Чичероне ( устар .) — проводник. , — прибавил я насмешливо и расхохотался, продолжая оскорблять его смехом, добивая, потому что мне вдруг, как и ему, сделалось жутко, а оттого противно.

Мы подошли к следующей двери и замерли, не решаясь открыть ее. Музыка больше не звучала. Я и не заметил, когда она смолкла. Наверное, потому, что она и не смолкла, ее просто не стало.

— Я еще никогда не подходил так близко к этой двери, — еле слышно прошептал портье. Схватился за мою руку, и непонятно было, кого он удерживает, меня или себя, или… кого-то другого? — Не в моих силах вас удержать. — Он почти плакал. Он совсем изменился! Совсем другой человек держал мою руку, передавая через нее ужасные страдания: отчаяние, муки заблудившейся совести, тоску и бессилие, обиду на вселенскую несправедливость. — Человек лишь один раз может изменить поток времени. Мой лимит исчерпан. — Портье тяжело вздохнул, гостиница ответила ему долгим скорбным эхом, будто он и она делили одно на двоих страдание. — Алина там, идите. Или не ходите, решать вам.

Я медленно потянул на себя дверь — она легко поддалась, словно устала ждать, словно ждала меня долго-долго. Обернулся. Мой проводник-портье, неискушаемый искуситель, стоял, закрыв глаза. Он не пойдет со мной.

Делаю шаг, воображая все ужасы, которые только может представить человеческое воображение — и оказываюсь в пустоте, абсолютной пустоте абсолютного безвременья. Оглядываюсь назад — дверь, исчезнув, закрылась. Или, закрывшись, исчезла? Я в нигде и ни в чем. Тишина, которую невозможно выдержать, кажется, от нее разорвется мозг, окружает меня. Пустота… Я всегда представлял ее черной — ошибался. Скорее, она похожа на густой молочный, непрозрачный туман… Нет, тоже нет. Описать невозможно. Делаю шаг, боясь, что пол поглотит мою ногу, и понимаю, что никакого пола нет, нет ничего, совсем ничего — это и есть самый ужасный ужас. Пытаюсь вдохнуть воздух — и опять ничего не выходит: невозможно вдохнуть то, чего нет. На мгновение — нет, не знаю насколько, мгновений здесь нет — меня охватывает паника: боюсь задохнуться, боюсь провалиться… не знаю куда. Боюсь слиться с этой страшной пустотой, исчезнуть. Кричу, но крик не выходит, потому что исчезли слова, исчезли все звуки, даже во мне.

Вернуться назад! Добежать, доплыть, долететь до двери. Она должна быть совсем близко, прямо за мной. Я не знаю, зачем здесь оказался, но помню еще, что оказался, а не был в этой пустоте всегда, пришел оттуда, из коридора, из внешнего, почти реального мира. Значит, в коридор и нужно вернуться.

Вернуться не вышло. Но я вдруг почувствовал, что здесь не один, что пустота хоть и пустая, но включает кого-то еще, кроме меня. И тогда вспомнил: Алина. Я пришел за Алиной. Я должен ее найти. Но как?

Перебираю все известные мне житейские способы поисков: отмерить десять шагов вперед, не наступая на трещины в асфальте, резко поднять голову — и увидеть. Нет, не годится! Оставить в покое недописанную строчку, закрыть ноутбук, подойти к окну — и увидеть… Тоже не то! И потемневшая от дождя дорожка не подойдет. И простой человеческий зов, полный отчаяния. Что же мне делать?

Напрягаю все силы, воскрешая в памяти ее лицо, ее жесты, походку. Не выходит! Пытаюсь снова и снова. И вот неясные еще, смутные очертания начинают проступать. Числа вихрятся, числа заслоняют образ. Я кричу, мне все равно, что крик не выходит, я кричу и кричу. Пустота наполняется темным, пустота превращается в темноту, запах гари бьет в нос, застаревшей гари и сырости… Здесь когда-то, очень давно был пожар. Я кричу, образ больше не виден.

Темнота, как дурнота обморока рассеивается. Передо мною квадрат окна. Я слышу голоса позади себя, я чувствую чьи-то настойчивые прикосно-вения.

— Остановитесь, Иван!

— Вы с ума сошли?!

Оборачиваюсь — Артур и Василий крепко держат меня. Я стою на подоконнике, окно распахнуто. Они затаскивают меня назад. Не удержав равновесия, мы падаем на пол комнаты в городе моего детства.