Николай Зорин - Числовой код бессмертия

Ночь. Улица объята пламенем пожара. Но ей не страшно. Огонь завораживает. Она смотрит на пламя, не может отвести взгляд, не может оторваться. Пытается вспомнить, что же произошло и как она здесь оказалась. Было безвременье, небытие… Нет, все это возникло позже, через множество веков. А сначала была любовь, необыкновенная, не такая, какая возникает между мужчиной и женщиной (напрасно Феано ревновала) — любовь двух посвященных в тайну бытия. Тайну, которая пока не открылась, но всегда присутствовала в их душах. И были беседы без слов, и был шорох ночного моря, и была музыка, та, которую запишет другой посвященный в других веках, подслушав ее у хора священных чисел. И было чудо, да не одно, произошедшее на ее глазах. И было безграничное счастье. Несмотря ни на что. Но потом…

Крики людей раздаются повсюду — отчаяния, страха и боли. Только Алине одной не страшно, не больно, словно она простой зритель, словно все происходит не по-настоящему. Но, конечно, это не так. Просто все это уже происходило — не с ней, а с той, которая жила задолго до нее.

Но нужно сделать то, для чего она здесь появилась. Напрягая все силы, она смогла наконец отвести взгляд от огня и увидела, что на земле, в двух шагах от нее, лежит человек. Волосы почти совсем обгорели, лицо обожжено, глаза закрыты. Пифагор. Наконец-то она его нашла! Он пострадал одним из первых. Как только эти страшные люди напали на школу и подожгли здание, весть распространилась по всему городу. Но тогда она уже была здесь, только никак не могла отыскать его. Потоки времен — прошлого и настоящего — завихрились в ее голове, вызывая легкую тошноту, мешая сосредоточиться на том, что от нее требуется сделать сейчас. На мгновение возник образ красной комнаты. Но она прогнала его, приказала себе об этом не думать. Подошла к лежащему на земле Пифагору ближе, присела возле него на корточки и стала ждать, когда он заговорит, боясь пропустить момент. Вот губы его дрогнули, Алина замерла, вся обращаясь в слух, напрягаясь до предела — писать здесь нечем, не на чем и незачем, придется запоминать. Но губы его сложились в улыбку, умиротворенную, светлую: он сделал свой выбор, — и не произнесли ни слова. Значит, чисел не будет? Ей стало горько и ужасно жалко его. И в то же время она испытала к нему благодарность. Она знает, он прав. Понимает, почему именно такой выбор он сделал. Пребывая между жизнью и смертью, там, на берегу моря, в хижине, он увидел то, что произойдет: через много-много веков две половины его несогласной с собою души возродятся в двух разных людях, один из них снова вычислит то, что вычислил бы он, отправившись в Метапонт, разочаруется и станет убийцей, и последует хоровод смертей… Он все это увидел. Все. И роман Ивана, и двух бизнесменов, нашедших рукопись в подвале дома Дамианоса, даже ее, Алину, стоящую здесь, этой ночью, на этой улице, и понял, что Число гармонии может явиться только числом разлада. Он не доживет до глубокой старости, он умрет сейчас, через мгновение, на ее глазах. Он не отправится в Метапонт, он сам так решил.

Алина наклоняется над ним, этим святым в обгоревших почерневших белых одеждах, совсем низко, целует в обожженный лоб. По лицу его скатываются слезы — ее слезы, понимает Алина и только тут замечает, что плачет.

— Прощай, прощай, Пифагор, — быстро и нежно шепчет она, быстро и нежно целует, ощущая на губах вкус своих слез.

— Прости, Феано, — еле слышно говорит он — голос его как нитевидный пульс умирающего, вот-вот прервется, вот-вот перестанет звучать. — Не держи зла на мою жену. Она не знала, что не ты убийца.

— Как и та, другая в моем веке.

— Ничего этого не будет. Сейчас все закончится.

— Феано просто ревновала тебя ко мне, — не удержавшись, сказала Алина, опять перепутав время. — Но ты прав, сейчас все прекратится. И любовь, и ревность, и я. Ведь ты так решил.

— За себя, но не за тебя. Твой путь еще не окончен. Твой путь продолжится.

Где-то над головой вспыхивает ярко, раздается ужасный треск. Алина поднимает глаза — над ними горит балка и вот-вот обрушится. Ну, что ж, значит, так суждено: они погибнут вместе. Ей не страшно, не жалко, наоборот, она испытывает огромное облегчение.

И все же непроизвольно зажмуривается. И потому не видит, как приходит спасение. И радуется, не понимая в первый момент, что спасение это — крах: победа Пифагора над собой, которая далась ему с таким трудом, аннулировалась руками спасителя. Обыкновенный человек из толпы, привлеченный пожаром, в последний момент его вытащил. Перенес в безопасное место и теперь пытается привести в чувство. Случайный человек, обыкновенный прохожий. Балка падает как раз на то место, где они за несколько секунд до этого находились. Горящая балка задевает своим концом какую-то женщину, та, раненая, ужасно кричит, толпа отвлекается на нее и не видит, что происходит.