Аркадий Ваксберг - Плешь Ильича и др. рассказы адвоката

Жаловалась Лариса отнюдь не на то, что прикрыли дела о подозрительной гибели сына и матери Глотовых. И, естественно, не на то, что ей занизили ставку. И даже не на то, что на окраине города существует и процветает подпольный бордель. А всего лишь на то, что, созданный для поддержания сил пролетарок-ударниц салон красоты предоставляет услуги лишь избранным, прежде всего женам партийной верхушки, а его директриса злоупотребляет своими полномочиями «при попустительстве, но скорее всего покровительстве» этой же самой верхушки.

Удар был прицельно точным: такие «штучки» региональных парторганов на Старой площади не любили. Проверка по этой части относилась вполне (и только!) к компетенции Комитета партийного контроля. Его сотрудники не зависели ни от каких иных, не только местных, но и центральных, структур. И обладали огромной властью. Проверяя невинные с виду факты, о которых информировал Москву поступивший донос, контролеры не могли миновать и того, про что в доносе прямо не говорилось. По точно просчитанной доносчицей логике, им неизбежно предстояло проникнуть самим в буфетные тайны.

Так оно и получилось. Выехавший в крайцентр инструктор со Старой площади (их, помнится, называли партследователями) сразу вызвал следственную бригаду из прокуратуры Союза. Формально, конечно, не вызвал, а попросил вмешаться и провести расследование, но — не будем держаться буквоедской терминологии бюрократов: что значила просьба, исходившая из КПК, понимают, я думаю, даже те, кто вырос уже в другую эпоху. После того, как не стало ЦК с его КПК.

Захлопнулись для Анны Григорьевны двери крайкома, горкома, райкома. Благодарные клиенты и клиентки, вчера еще наносившие визиты в «спец» и не в «спец» с сувенирными пакетами под мышкой, разом вдруг испарились, словно их и не было вовсе. Как отрезало! Все затаились. Ждали грозы. И она не замедлила разразиться.

Следствие возобновили — его вела теперь бригада следователей по особо важным делам генеральной прокуратуры (тогда Прокуратуры СССР). В том, что речь идет о двойном убийстве, никакого сомнения у московских товарищей не было. Как и в том, что к нему причастна Ирма Глотова-Бережная. Санкцию на обыск в квартирах и дочки, и мамы дал заместитель прокурора Союза. Бандерши заблаговременно устранили все признаки спецбуфета — свезли на свалку и подожгли диван, кресла и пуфики, одну комнату превратили в чулан, набитый мебельной рухлядью, стоптанной обувью, носильным тряпьем. Никакого воображения не хватило бы представить этот рассадник моли и блох упоительным уголком для любовных утех. Но сохранился, заброшенный в какой-то ящик и затерявшийся там под ворохом никому не нужных бумаг, блокнот с именами клиентов, не относившихся к номенклатурной элите.

Тех, элитарных, она знала без всяких записей, этих должна была запоминать и хоть как-нибудь отличать, чтобы вконец не запутаться. Анна Григорьевна перестала пополнять свой список новыми именами, когда он настолько разросся, что утратил для нее практический интерес. Клиентура мельтешила перед глазами, индивидуальный подход исключался — все на одно лицо. Перестав пополнять, и вовсе забыла о списке: даже самый предусмотрительный злоумышленник всегда хоть что-нибудь забывает.

Любопытны не имена. И даже не должности завсегдатаев. А те приметы, по которым иные из них значились — для памяти — в том изобличительном списке.

Ч. — ректор мединститута, профессор, д.м.н. (доктор медицинских наук — А. В. ). Сам принимает в студенты (резервный фонд ректора). Не торопится. Сеанс 2 часа.

Я. — член (видимо, КПСС. — А. В. ), с высшим образованием, директор таксопарка. Машина круглые сутки, через пять минут (приводится номер телефона. — А. В. ). Пароль: «Белый пудель» (зачеркнуто. — А. В. ) «Черный бульдог». (Явный знаток собачьих пород. Для провинции редкость. Вот что значит высшее образование! — А. В. )

Э. — председатель колхоза. Вмятина на лбу. Вино, мед, дыни, арбузы.

Л. — кандидат педнаук, приемная комиссия пединститута. Гнусавый дурак. Завалил Светку. (Один из ярких эпизодов будущего процесса: «гнусавый дурак» рассказывал, как он поставил двойку студентке Светлане, а потом, не помня зла, та любезно угощала его в спецбуфете. Не слинял, не сгорел от стыда, а расплатился по таксе и тут же, без уговоров, по своей доброй воле, переправил двойку на четверку. Уже назавтра запросил в деканате экзаменационный лист, внес и там исправление. Потом этот лист с его собственноручной поправкой попал в дело как вещественное доказательство. Приходил еще не раз, договорившись с Бережной, что она ему подберет хозяюшек, столь же очаровательных, но из других институтов. Совесть заела? Или страх завалиться? — А. В. ).