Макс Бодягин - Святые Полуночники

Он посмотрел на вершину острова, но не заметил никакой угрозы, лишь чёрный дымный столб тянулся от похожего на яйцо дворца, казавшегося с такого расстояния светящейся точкой. Юнхелине рванула штурвал и аэрокаб полетел к её платформе, оставляя длинный белый след.

Лишь к рассвету воины Привратника сумели подвести предварительный итог. Самая большая из платформ с грузом золота уцелела, но лишилась большинства двигателей. Система отражателей спасла её от затопления, но Зенофону предстояло развернуть над ней псевдоживые несущие шары. Две оболочки тоже пострадали и их пришлось выбросить, но оставшиеся четыре худо-бедно пыхтели, удерживая платформу на лету. Эфироновые пульбы над ней разнесло взрывом и почти все, кто в этот момент стоял на палубе, погибли под дождём осколков. Остальные платформы понесли куда меньший урон, но тоже выглядели неважно. Из двадцати семи скун, вышедших в поход вместе с Ине, выжили только шестнадцать. Флот Юнхелине потерял двадцать три аэрокаба из трёхсот, все пилоты уцелели и это, несомненно, можно было бы назвать победой, однако кане водолазов не могла подняться на ноги после потери сына.

Она лишь смотрела в одну точку перед собой, никак не реагируя на донесения старших резчиков. Зенофон в очередной раз измерил ей давление и пульс, вколол успокоительный нострум, но состояние кане по-прежнему оставалось плачевным. Моих знаний не хватит, чтобы как следует привести её в себя, покаялся живодел за ужином: до Привратника нам идти недели две, если не три. А ей нужен квалифицированный буама. Ине пригубила аквавиты и медленно сказала: мы не можем отправить её домой на аэрокабе. Мощности накопителей и эфироновых нагревателей не хватит, рано или поздно двигло затухнет, машина повиснет над морем на отражателях и будет болтаться между небом и водой, гонимая всеми ветрами. Высокородный Зенофон, пожалуйста, займитесь ранеными. Сколько болбесов мы потеряли? Живодел снял очки, потёр пальцем красный след на переносице и, подслеповато щурясь, ответил: всех, кто был на вашей скуне и на большой платформе. Есть ещё небольшие поломки, но за пару дней я их устраню. А вот зулуманте погибли все до единой. Они были в воде, когда луч сварил их заживо. Я даже не знаю, как рассказать это их народу. Господь Лебеофан, помоги нам вернуться домой, прошептала Ине и закрыла лицо руками.

Зенофон хотел было сказать, что зато почти всё золото уцелело, но глядя на плачущую кане Ине, предпочёл вежливо промолчать. Он откашлялся, простился с главой уны водолазов и вышел на палубу, чтобы перекурить. Большая платформа кане Юнхелине двигалась под конвоем остальных судов, буксируя за собой длинные вереницы аэрокабов, летевших на одной силе отражателей с выключенными двиглами. Периодически с задних машин в цепочке подавали световой сигнал, означавший, что всё в порядке. Зенофон глубоко затянулся, глядя, как фонари мигают на аэрокабах очередью, пока не догонят самый первый в ряду. и прошептал: если бы всё было в порядке… Какая тяжёлая победа.

Да пошли вы все на хер, шипел про себя Кромм, шлёпая тяжёлыми башмаками по зелёно-чёрной жиже, покрывавшей мостовую, сбитую из колотой бетонной плитки: ублюдки сраные, относитесь ко мне, как к говну. Я за вас сражаюсь, вместо того, чтобы отсидеться в гостинице, я привожу вам преступника, за которого плачу золотом на полвека вперёд, это неплохая сделка, а вы? Вы что делаете? Он с ненавистью обвёл вглядом скопление скособоченных бетонных кубов с сочащимися влагой швами и неряшливыми деревянными крышами. Их словно начали как следует драить наждаком, да так и бросили на середине, оставив поцарапанными.

Кромм сплюнул на мостовую, поднял воротник плаща, ёжась от мелкого, но липкого дождя, раскрыл зонт из промасленной бумаги, который дала ему с собой Парвине, и снова зашипел: сука, аэрокаб-то мой чем вам так приглянулся? Заперли меня в этом крысятнике. Да хрена с два я вам буду чего-то расследовать. Я на ультиматумы не реагирую. Что вы там провякали? Или буду богатым, или буду нищим тут слоняться? Да хуй вы угадали. Есть третий путь, великий путь алкоголи, сучки. Не знали? Я вам покажу дорогу к такой синей яме, в глубины которой вы ещё не смотрели. Каны, блядь. Избранные, блядь. Я за вас не голосовал, подчиняться вам не намерен. Смотри-ка, как они за меня всё решили, а? Вы меня догоните сначала, клоуны, когда я на синем коне рвану в бескрайнюю хмарь.

Сверяясь с запиской Парвине, он дошлёпал по лужам до небольшой площади, где высилось очередное творение местных зодчих. Над мятыми жестяными воротами располагалось нечто, напоминающее мансарду из растрескавшегося, посеревшего от дождей дерева. Строитель не особенно заморачивался геометрией окон, они вышли разнокалиберными, где-то забранными густой решёткой, где-то укрытыми щелястыми ставнями из дерева. Поверх мансарды водрузили пристрой почище с окнами побольше и даже с балконами, но поставили его углом вперёд, совершенно поперёк всякой логики, вне всякой связи с направлением улицы. Как будто бросили его сверху и как он упал, так его и оставили. На боковой стене виднелась большая надпись, выведенная коричневой краской, многажды обновлённая и обведённая белым по контуру букв: лучшие девочки в ойкумене. Ни тебе красных фонарей, ни мигающих гирлянд, ни зазывал. По надписи с шуршанием проползла крупная многозубка и стремительно скрылась в трещинах облицовки. Кромма передёрнуло. Ну, посмотрим, что там за девочки такие, пробормотал он, сложил зонт и толкнул подошвой ботинка неподатливые, обшитые жестяными заплатами двери.