Владимир Гораль - Дознание капитана Сташевича

– Ма? – услышала Даша его сонный голос.

Ужасно хотелось немедленно проснуться, вскочить с кровати и поспешить к сыну, но внезапная, похожая на паралич слабость не позволила ей этого. Немой ужас призрачной шелестящей чёрной змеёй намертво обвил, сковал её тело.

Приложив невероятное усилие, Даша едва повернула на голос сына лежащую на подушке голову. Сквозь щель чуть приоткрытых век она различила маленькую фигуру в белом, стоящую рядом с кроваткой Вадика.

И снова до ушей Дарьи донеслись вкрадчивые глухие звуки.

Скрип-скрип-скрип… Шлёп-шлёп-шлёп…

Кто-то босой, большой и взрослый медленно приближался к её кровати.

Скрипнули пружины, прогнулся край койки. Приплыло из тьмы и нависло над Дашей размытое белесое пятно в ауре зеленоватого фосфорического сияния. Но вот контуры пятна стали чётче… Лицо… Безжизненно-белый женский лик…

Что-то тяжкое навалилось на Дарью. Она захрипела, задыхаясь. Горло сдавил чудовищный спазм. Снова из дальней дали донёсся испуганный голос сына. Где-то на улице застрекотала гигантская трещотка. Тут же загрохотало совсем рядом, как будто затопал огромными сапожищами вломившийся в дом великан.

Затем пришло облегчение и… темнота…

Вселенский переполох, который устроил посреди своего ночного караула Андрей, даром ему не прошёл. Оперативно прибывший на место происшествия заспанный и перепуганный Бабр едва не прибил своего заместителя собственноручно. И было за что.

Получалось, что не в меру заботливый муж поставил на уши весь Бирюслаг из-за банального ночного кошмара любимой жёнушки. Впрочем, обозвав Сташевича «заполошной бабой» и «ссаной истеричкой», майор несколько поостыл. Он устным порядком заключил незадачливого капитана под домашний арест. А потом, оглушительно скрипя хромовыми сапогами, вышел через зияющий дверной проём.

– Долой из чёртова жилища! Прочь из проклятого дома! Вон! На улицу! – уходя, Бабр бесцеремонно прошёлся по старой дубовой двери.

Высаженная хозяином дома, она сиротливо и бесполезно возлежала на полу, перегораживая выход. Бледная и растерянная Даша сидела на кровати, закутавшись в одеяло. Одной рукой она крепко прижимала к себе Вадика. По всему было видно – и мать, и сын всё ещё во власти пережитого.

– Господи, какая же я дура, Андрюша! Я так тебя подвела, – пролепетала Даша и горько заплакала.

– Мама, не пачь! – хлюпая из солидарности с матерью носом, принялся гладить её по рукам малыш.

Присев на кровать, Андрей крепко обнял обоих. На жену он совершенно не злился. Наоборот, был полностью убеждён, что поступил правильно. А ведь если бы он не успел? Когда Сташевич, высадив дверь, с включённым фонарём и автоматом наперевес ворвался в дом, Дарья уже не дышала. Она лежала на кровати совершенно синяя, будто поздно вынутая из петли удавленница. Чтобы вернуть жену к жизни, Андрею пришлось делать ей искусственное дыхание. Опоздай он хоть на минуту…

– Мама, не надо пакать! Она хорофая! Она не нарофно, – не оставлял своих утешений Вадик.

– Ты о ком, сынок? – одновременным дуэтом вопросили Андрей с Дашей.

– О Масе! – довольный, что оказался в центре внимания, малыш принялся взахлёб объяснять: – Мася поиглать ко мне присла. Мама ей не разлесала, а она всё равно присла. А потом Масина мама за ней присла и мою маму напугала! Она не нарофно! Она хорофая!

Андрей и Даша изумлённо переглянулись.

– Да ладно! Не надо мистики, – попробовал объяснить себе рассказ мальчика Сташевич. – Предположим, имя пропавшей девочки Вадик мог услышать из каких-то случайно подслушанных взрослых разговоров. Ну а всё прочее – всего лишь детские фантазии.

Малыш не унимался:

– А потом мама Масы подосла к маме Дасе, и маме Дасе стало похо! Маса с мамой посла вниз, а я сделал дзинь-дзинь папе Андрею!

– Куда пошла Маша с мамой? – сам не зная зачем, рассеянно переспросил мальчика Андрей. – Вниз?

– Вон туда, вниз! – чётко произнёс Вадик и пальчиком указал в центр комнаты.

Сбитый горкой, там валялся цветной верёвочный коврик, истоптанный ворвавшимся в дом караулом. Андрей подошёл к половичку, недоумённо пошевелил, а затем сдвинул его носком сапога в сторону. Взгляду капитана открылся аккуратный квадратный вырез в дощатом полу, ближе к его краю темнело в углублении большое медное кольцо, позеленевшее от времени.

– Пся крев! Крышка погреба, мать её! – с сердцем выругался на обоих языках своих польско-русских предков Андрей. Впрочем, сделал это он про себя, помня о присутствии жены и ребёнка. – И как я её раньше не замечал? Хотя в доме я почти не жил, а вход в подпол до сих пор надёжно прикрывал этот чертячий плетёный цветной коврик.