Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят

Отрезанный от остального мира, дом стоял посреди моря дикой травы, из которой выступали поросшие мхом обломки камня – должно быть, когда-то это были херувимы, нимфы на урнах и фонтанах. Из земли торчала пухлая белая ручка, и казалось, будто младенец пытается выбраться из могилы.

Окна без занавесок слепо уставились на меня, и мне в голову прокралась мысль, что за мной наблюдает не только стекло. Крыльцом служил обветренный кусок камня, как будто в прошлом столетии начались ремонтные работы, которые затем почему-то прекратились.

Довольно чудное место для проживания члена городского магистрата, как мне кажется.

Я прислонила «Глэдис» к полуразрушенным перилам и позвонила в ржавый дверной звонок. Хотя я не слышала звук, но знала, что где-то в глубинах дома должен зазвонить колокольчик.

Конечно же, никто не ответил.

Я позвонила еще раз… второй… третий.

Даже прижавшись ухом к двери, я не могла ничего расслышать. Тем не менее неуютное чувство, будто за мной наблюдают, не проходило.

Повернувшись спиной к дому, я прогулочным шагом вышла на то, что когда-то было парадной лужайкой, а теперь превратилось в комковатую землю, покрытую прошлогодними растениями. Я приложила раскрытую ладонь ко лбу и притворилась, что рассматриваю вид, который с этой возвышенности выглядел действительно впечатляюще.

Потом я неожиданно резко повернулась.

На верхнем этаже от окна отдернулось белое лицо.

Я снова дернула за звонок, на этот раз еще более настойчиво. Но, как и прежде, дом продолжал хранить молчание.

Я подергала дверь, но она была заперта.

Поскольку в этом месте меня не было видно изнутри дома, я прижалась к стене и начала медленно двигаться, шаг за шагом, вокруг дома в сторону кухонной двери, где, как однажды уверила меня миссис Мюллет, «под ковриком всегда лежит ключ».

Она ошибалась. Ключ был не под ковриком, а под треснувшим цветочным горшком меньше чем в двух футах от порога.

Никогда я так не радовалась тому, что Доггер обучил меня искусству отпирать замки.

Это оказалась не обычная домашняя отмычка, а разновидность патентованного «йеля». Кто бы ни установил этот замок, он хотел, чтобы никто не мог попасть внутрь.

Странно, что ключ оставили так удобно под рукой под треснувшим цветочным горшком.

Я тихо сунула острые зубцы ключа в замок, повернула и проскользнула в дом.

Кухня представляла собой мрачную коробку, освещаемую холодным светом из одинокого окна высоко в стене. Из-за серой плитки на полу это место выглядело тюрьмой. Потухшая плита не давала ни тепла, ни уюта.

Широкая дверь, предназначенная, видимо, для того, чтобы выкатывать тележки с едой для старинных пиров – с головами медведей и тому подобным, вела в короткий коридор, а потом налево в комнату для завтраков, в которой были частично сервированы два места – с ножами, вилками, ложками и подставками для яиц. Кто-то готовился к завтрашнему дню, подумала я.

Я молча прошла по полутемному вестибюлю: треснувшие плитки, мрачные портреты угрюмых пожилых людей в судейских париках и слабый копченый запах. Высокие часы нервирующе тикали, как будто отсчитывая секунды до казни. Возможно, моей собственной.

Что я буду делать, если меня поймают? Притворюсь, что увидела дым в верхнем окне? Но если дело в этом, почему я не позвонила, чтобы предупредить обитателей дома? Или не покричала им снаружи?

Как я умудрилась найти ключ?

Возможно, мне следовало воспользоваться телефоном. Может быть, пока я ехала на велосипеде, у меня внезапно упало давление, закружилась голова и мысли спутались. Может, мне срочно нужен доктор.

Раздался звон! Потом еще, отдаваясь жутким эхом по всему вестибюлю. Вот теперь мое сердце и правда заколотилось. Неужели я включила какую-то скрытую сигнализацию? Семья судей – вполне вероятно, лакомый кусочек для грабителей.

Но нет, это просто дурацкие часы звонят в углу, составляя компанию самим себе в странном пустом доме.

Я заглянула в пару комнат и обнаружила, что они почти одинаковые: высокие потолки, голые полы, один-два предмета обстановки и большие незанавешенные окна, которые я заметила снаружи.

По ощущению от комнат первого этажа было очевидно, что дома никого нет, и через несколько минут я прогуливалась по помещениям так же свободно, как у себя дома.

Бильярдные комнаты, бальный зал, комната для рисования, библиотека – все остывшие, как пепел. Темный маленький кабинет забит до потолка юридическими бумагами и папками, внизу – более толстыми из пергамента, выше – более тонкими из пожелтевшей бумаги.